Книга Блуд на крови - Валентин Лавров

— У тебя с князем ничего не было? — Он пытливо буравил ее глазами.

Наталья вырвала руку, дернула плечиком:

— О чем это вы, папа?

— Да я так просто. Если и было — лишь бы на пользу пошло… — Он строго посмотрел на Любу: — Хватит лясы точить! Стол накрыт?

— Один секунд! — Люба побежала помогать кухарке.

Андрей двинулся в буфетную — до обеда выпить рюмку водки. Наталья, желая скрыть смущение, заторопилась к себе наверх. И для этого у нее была веская причина, о которой она никому не говорила: с князем ее уже связывала общая тайна.

Розовые сны

Наталья была страстно влюблена в князя. Чувство это вспыхнуло в чистой девичьей душе во время Рождества. Богатая дальняя родственница графиня Воронцова устроила бал. После застолья вся молодежь перешла в зал. Грянул оркестр. Мазурки, экосезы, вальсы, польки — все закружилось радостным вихрем.

Лакеи скользили среди танцующих, разнося на серебряных подносах шампанское. Мягко потрескивали ярко горевшие свечи, отражаясь в паркете, натертом до зеркального блеска. Общее внимание привлекал гвардейский полковник. Осанистый и одновременно чрезвычайно ловкий в танцах, он подкупал дам своим обращением с ними — почтительным, но в то же время смелым. Черные блестящие глаза, вьющиеся густыми кольцами темно-русые волосы, пышные, загибающиеся вверх усы придавали его красоте замечательный характер.

Оркестранты, вскинув руки с завороченными обшлагами сюртуков, заиграли падекатр «Любимые глаза».

Красавец-полковник, отделившись от группы мужчин, стремительно пересек по диагонали зал, опередив какого-то юнца и небрежным кивком извинившись, почтительно склонил голову перед Натальей. Та кивнула. Они заняли место среди танцующих. Кто-то крикнул:

— Пожалуйста, полковник, ведите танец!

Полковник принял это как должное. Без споров он встал вперед, искусно двигая ногами, уверенно повел Наталью. Будучи прекрасной танцоркой, она на этот раз от смущения несколько раз сбивалась, но партнер так выправлял положение, что никто этих неловкостей заметить не мог.

Все свободные от танцев с удовольствием смотрели на них, некоторые вслух восхищались:

— Какая прекрасная пара!

Сам полковник откровенно любовался очаровательной партнершей, находя в ней бездну шарма, который ей придавали непосредственность и свежая красота. Он успевал говорить:

— Я в Петербурге лишь месяц. Когда из Москвы меня сюда переводили, печалился. Жаль было с полком прощаться. У меня там все: друзья, родители, дом. Да-с! А теперь я очень рад.

Она подняла на него глаза:

— Почему? — хотя заранее знала, что он скажет.

Полковник широко улыбнулся в пышные усы и деликатно промолчал. Наталье это было приятней, чем услышать от него пошлое: «Потому, что увидел здесь вас». Они оба поняли друг друга, и между ними сразу установилось нечто особенное, душевно их сблизившее.

Потом они танцевали кадриль. Полковник несколько запоздало представился. Теперь Наталья знала, что это князь Енгалычев, что его предки всегда состояли на военной службе. С интересом он расспрашивал Наталью: кто она, кто ее родители, на каких балах и вечерах бывает.

В перерыве князь кивнул лакею, взял с подноса два бокала с шампанским и один из них протянул Наталье:

— За наше знакомство!

Девушка, не жеманясь, храбро сделала несколько глотков. Загремела мазурка, и они вновь танцевали, обращая на себя общее внимание и вызывая восхищение.

Князь делал замысловатые па, звенел на весь зал шпорами, подкидывал платок и, встав на колено, ловил его. Давно привыкнув к легким победам на любовном фронте, он дожил до тридцати одного года и только теперь почувствовал, понял, осознал всем своим существом, что вот эта встреча — та самая, которую он ждал все свои дни. Это его окрыляло, давало какой-то необыкновенный прилив сил и желание выказать себя перед девушкой с самой лучшей стороны.

Князь, сколько себя помнил, всегда ставил перед собой какую-нибудь цель. И всю страсть натуры, все свои силы он отдавал для ее достижения. Вот и теперь, воспылав любовью к юной красавице и имея лишь самые чистые намерения, он решил во что бы то ни стало добиться ее взаимности.

Ливрейный лакей провозгласил:

— Накрыт ужин!

Князь глубоко вздохнул:

— Увы, мне надлежит возвращаться в полк. Но я томлюсь желанием видеть вас вновь и вновь. Научите, как это сделать?

Наталья неопределенно пожала плечами:

— Не знаю, мы почти нигде не бываем.

Они уже приблизились к креслам, в которых сидели Дарья Семеновна, Елизавета и явно перебравший шампанского Андрей. Князь вдруг горячо проговорил:

— Я вас найду. Да-с!

После ужина Скобло-Фомины отправились домой.

Наталья, испытывая чувство, которое наши прабабушки и прадедушки называли «сердечным жаром», не могла уснуть до рассвета. Лишь когда в саду стало светло и защелкали, защебетали птицы, она забылась в трепетных розовых снах.

Ее сердце впервые раскрылось для любви.

Бедная девушка, если бы ты знала, что ждет тебя!

Проделки педагога

После рождественского бала минуло три дня. Наталья пребывала в лихорадочном состоянии. Ей постоянно чудился голос князя, она явственно ощущала запах его одеколона, перед ней стояло его лицо — на нем добротой и смелой решительностью сияли черные глаза. За столом она почти ничего не ела, на вопросы семейных отвечала невпопад.

Братец Андрей язвительно улыбался:

— Наташка влюбилась в полковника, сохнет по нему!

— Прекрати паясничать! — обрывала его мать. — А хоть бы и влюбилась, что ж такого! Он знатный и богатый, о таком женишке можно лишь мечтать.

В разговор вступала Елизавета:

— Маман, о чем это вы? Какой «женишок»? Да у него таких «невест» на каждой улице по дюжине! Знаем мы этих конногвардейцев.

Елизавета, которой шел двадцать третий год, уже успела побывать замужем. Года за три до описываемых событий за нее посватался овдовевший начальник пересыльной тюрьмы. Хотя ему было под пятьдесят, но родители Елизаветы с радостью согласились. И причин тому было несколько. Главная — жених считался человеком состоятельным, на солидном месте имел приличное жалованье.

Генрих Леопольдович за дочерью дать ничего не мог. Однако, имея блудные наклонности, соблазнил сироту, бедную болезненную девушку, учившуюся в восьмом классе (диплом о его окончании давал звание домашнего учителя). Опекун — квартальный надзиратель, узнав о проделке педагога, явился прямо в гимназию, публично разбил в кровь ему нос и потребовал громадной компенсации.

— Пойдет моей сиротинушке за оскорбление невинности! — прорычал квартальный. — Иначе — в каторгу. Вертопрах!