Книга Долгое падение - Ник Хорнби

— А ты знаешь, что с тобой будет через шесть недель? — спросила меня Морин.

Ах да — и если, конечно, у вас нет неизлечимой болезни мозга. Тогда ваша жизнь тоже не изменится за полтора месяца. Я пожал плечами. Да откуда мне знать, что со мной будет через шесть недель? Это новое заболевание. Никто не мог предсказать ход его развития, даже я не мог, хотя сам выдумал.

— Так мы будем встречаться до того, как пройдут шесть недель?

— Прости, но… С чего ты взяла, что есть «мы»? — удивился Мартин. — Зачем нам встречаться и после того, как пройдут эти шесть недель? Почему нам нельзя покончить с собой когда нам угодно и где нам угодно?

— Тебя никто не держит, — ответила Джесс.

— Но ведь вся цель этой задумки заключается в том, чтобы кто-то меня удержал от этого. Мы все друг друга удерживаем.

— В течение шести недель — да.

— Получается, сказав «Тебя никто не держит», ты имела в виду обратное.

— Слушай, — сказала Джесс, — если ты сейчас пойдешь домой и засунешь голову в духовку, что я смогу с этим поделать?

— Вот именно. А в чем тогда смысл этой задумки?

— Я просто спрашиваю. Если мы — одна шайка, то мы постараемся следовать правилам. Правило первое и единственное: не кончать жизнь самоубийством в течение шести недель. А если мы не одна шайка, то сам понимаешь. Не важно. Так мы одна шайка или нет?

— Нет, — ответил Мартин.

— А почему?

— Ты не обижайся, но…

Мартин явно надеялся, что эти четыре слова и неопределенный жест избавят его от необходимости все объяснять. Но я не собирался давать ему так легко соскочить с крючка.

Я не особенно хотел быть членом шайки, пока Мартин не высказал своего мнения. Я был частью шайки, которая не особенно нравилась Мартину, и я решил за нее вступиться.

— Но что? — спросил я.

— Как вам сказать? Вы не очень похожи на людей Моего Круга.

Он именно так и сказал, клянусь вам. Я совершенно четко слышал, какие слова были произнесены с заглавной буквы, а какие — со строчной.

— Да пошел ты, — ответил ему я. — Можно подумать, я все свое время провожу со всякими козлами вроде тебя.

— Что ж, на том и порешим. Пора нам пожать друг другу руки, поблагодарить за самый поучительный вечер в нашей жизни и разойтись.

— И сдохнуть, — поправила его Джесс.

— Не исключено, — согласился Мартин.

— А ты именно этого хочешь? — спросил я.

— Могу вас уверить, я не мечтал об этом всю свою жизнь. Но вы вряд ли удивитесь, если я скажу, что в последнее время эта мысль мне кажется все более привлекательной. Я запутался в собственной противоречивости, как вы бы сказали. А вообще, какое вам дело? Какое тебе дело? — спросил он Джесс. — У меня создалось такое впечатление, что тебе наплевать на всех и вся. По-моему, в этом вся ты.

Джесс на мгновение задумалась.

— Знаешь, есть такие фильмы, где герои дерутся на крыше Эмпайр-стейт-билдинг, или на вершине горы, или еще где-нибудь. И там всегда есть момент, когда кто-то падает вниз и главный герой пытается спасти этого человека, но рукав куртки рвется, и человек с криком летит вниз. А-а-а-а-а-а-а-а-а-а. Вот так и я хочу.

— Ты хочешь понаблюдать за тем, как я сделаю последний шаг?

— Я хочу знать, что я пыталась что-то сделать. Хочу показать людям тот обрывок рукава.

— А понятия не имел, что ты профессиональная самаритянка, — заметил Мартин.

— Это не так. Это мое личное мнение.

— По-моему, нам лучше видеться время от времени, — вмешалась Морин. — Всем нам. Про меня никто ничего не знает, кроме вас троих. И Мэтти. Мэтти я рассказываю.

— О господи, — застонал Мартин.

Господа он помянул всуе лишь потому, что понимал — он проиграл. Чтобы послать Морин куда подальше, требовалось намного больше мужества, чем было у каждого из нас.

— Всего шесть недель, — попросила Джесс. — А в День святого Валентина мы сами сбросим тебя с крыши, если тебе будет от этого легче.

Мартин помотал головой, но это скорее означало признание своего поражения, чем отрицание.

— Мы еще об этом пожалеем, — сказал он.

— Хорошо. Получается, все согласны? — спросила Джесс.

Я пожал плечами. Ничего лучше я, пожалуй, предложить не мог.

— Шесть недель, не больше, — предупредила Морин.

— Большего от тебя никто не просит, — сказал Мартин.

— Замечательно! — подытожила Джесс. — Тогда договорились.

Мы пожали друг другу руки, Морин взяла сумочку, и все пошли завтракать. Мы понятия не имели, о чем разговаривать, но, похоже, никого это особенно не смущало.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Джесс

Газетчикам потребовалось немного времени, чтобы обо всем разузнать. Может, пара дней. Я сидела у себя в комнате, когда папа попросил меня спуститься вниз и поинтересовался, что я делала на Новый год. Ну, я начала: да ничего особенного. И он сразу: а вот журналисты так не думают. Я тогда переспросила: журналисты? Он ответил: да, в газетах, похоже, скоро появится статья о тебе и Мартине Шарпе. Ты знаешь Мартина Шарпа? Ну, я начала увиливать: мол, вроде того, я тогда на вечеринке его видела, но на самом деле его почти не знаю. А папа сразу взъелся: что это за вечеринка такая, где можно повстречать Мартина Шарпа? Я не могла придумать, что это могла быть за вечеринка, и поэтому промолчала. Тогда он попытался спросить: мол, а вы… там что-нибудь… Я все равно попалась, так что гулять так гулять: трахалась ли я с ним? Нет, не трахалась. Нет уж, спасибо! Черт! С Мартином Шарпом! Беее! Омерзительно! Ну и так далее, пока он наконец не понял.

Это все Чез, засранец. Это он растрезвонил газетам. Наверное, он и раньше пытался, гаденыш, но тогда ему нечего было им предложить, тогда была только я, и больше ничего. Джесс Крайтон и Мартин Шарп — заманчивая парочка… Как тут устоять? Как вы думаете, сколько на такой новости можно заработать? Пару сотен фунтов? Больше? Честно говоря, я и сама бы так поступила, окажись на его месте. Он вечно на мели. И я вечно на мели. Так что ничего удивительного.

Отец отодвинул занавеску, чтобы украдкой глянуть в окно, и увидел около дома какого-то человека. Я хотела выйти и наорать на него, но папа меня не пустил; он сказал, что они сфотографируют взбесившуюся меня, и на фотографии я буду выглядеть по-дурацки — в итоге пожалею, что вообще вышла из дома. Еще он сказал, что не стоит опускаться до такого и при нашем положении нужно быть выше всего этого и не обращать на журналистов внимания. Ну, я ему такая: при чьем положении? У меня нет никакого положения. А он мне: нет, у тебя есть определенное положение в обществе, нравится тебе это или нет. А я все не могла угомониться и опять сказала: мол, это у тебя положение, а не у меня. Он тоже не уступал: у тебя тоже есть определенное положение. В общем, так мы какое-то время и препирались. Но такие разговоры все равно ничего не меняют, да я и так на самом-то деле знала, что он прав. Если бы у меня не было определенного положения, газетчикам не было бы до меня дела. На самом деле, когда я веду себя как человеку которого нет никакого особенного положения, я только укрепляю особенность своего положения, если вы понимаете, что я имею в виду. Если я целыми днями буду сидеть дома и читать или заведу себе постоянного парня, ко мне не проявят никакого интереса. А если я пересплю с Мартином Шарпом или сброшусь с крыши, то интерес будет. Еще какой интерес.