Книга Кукла - Болеслав Прус

— Понимаю, — сказал Вокульский. — Мне следует уйти?

— Как считаете нужным.

— И мы не поедем вместе в деревню?

— О, это уж наверное… Впрочем… я не запрещаю вам приехать туда… У меня, вероятно, будет Белла…

— В таком случае, я не приеду.

— Я не говорю, что она обязательно будет.

— И я застану вас одну?

— Возможно.

— И мы будем беседовать, как сегодня?.. И ездить верхом, как тогда?..

— И между нами действительно начнется война.

— Предупреждаю, я ее выиграю.

— В самом деле? И, может быть, сделаете меня своей рабыней?

— Да. Сначала я докажу вам, что умею властвовать, а потом на коленях вымолю у вас позволения стать вашим рабом…

Вонсовская повернулась и вышла. В дверях она на минутку остановилась и, слегка кивнув, бросила:

— До свидания… в деревне!..

Вокульский ушел от нее словно пьяный. Уже шагая по улице, он пробормотал:

— Ну конечно, я одурел.

Обернувшись, он заметил, что Вонсовская смотрит ему вслед из-за занавески.

«Черт побери! — подумал он. — Не попался ли я снова в историю?»

По дороге домой Вокульский все время раздумывал о происшедшей в нем перемене.

Он словно выкарабкался на свет из бездны, где царили мрак и безумие. Кровь быстрее струилась в его жилах, он глубже дышал, мысли текли с необычайной свободой, он ощущал во всем теле какую-то бодрость, а в сердце невыразимый покой.

Его уже не раздражала сумятица улицы, радовал вид толпы. Небо как будто посинело, дома посветлели, и даже пыль, пронизанная солнечным светом, была прекрасна.

Но всего приятнее было глядеть на молодых женщин, на их гибкие движения, улыбающиеся губы и манящие глаза. Две или три посмотрели ему прямо в лицо, ласково и кокетливо. У Вокульского заколотилось сердце, и словно горячий ток пробежал с головы до ног.

«Прелестны…» — подумал он.

Но тут же вспомнил Вонсовскую и должен был признать, что она красивее всех этих прелестных женщин, а главное — соблазнительнее. Как сложена, какая чудесная линия ноги, а цвет лица, а глаза — бархатистые и искрящиеся, как бриллианты… Он готов был поклясться, что ощущает запах ее кожи, слышит ее нервный смешок, и в голове у него зашумело при одной мысли о прикосновении к ней.

— Вот, должно быть, бешеный темперамент… — прошептал он. — Искусал бы ее…

Образ Вонсовской неотступно преследовал его и дразнил, и вдруг он подумал — не пойти ли к ней опять сегодня вечером?

«Ведь она приглашала меня обедать и ужинать, — убеждал он себя, чуствуя, как в нем закипает кровь. — Выгонит? А к чему бы ей было кокетничать? Что я не противен ей, знаю давно; во мне же она возбуждает желание, а это, ей-богу, многого стоит…»

Мимо него прошла какая-то шатенка с глазами, как фиалки, и детским личиком, и Вокульский с изумлением заметил, что она ему тоже нравится.

В нескольких шагах от своего дома он услышал окрик:

— Эй! Эй! Стах!

Вокульский оглянулся и увидел под навесом кафе доктора Шумана. Бросив недоеденное мороженое, он швырнул на столик серебряную монету и подбежал к Вокульскому.

— Я к тебе, — сказал Шуман, взяв его под руку. — Знаешь, давно уже ты не выглядел таким молодцом. Бьюсь об заклад, ты еще вернешься в Общество и разгонишь этих паршивцев… Ну и лицо!.. Ну и взгляд!.. Наконец-то я узнаю прежнего Стаха!

Они вошли в подъезд, поднялись по лестнице и постучали в квартиру Вокульского.

— А я было испугался, что мне угрожает новая болезнь… — рассмеялся Вокульский. — Хочешь сигару?

— Какая болезнь?

— Представь себе, вот уже час, как на меня неотразимо действуют женщины… Мне просто страшно…

Шуман расхохотался во все горло.

— Вот чудак!.. Вместо того чтобы устроить обед по случаю такой радости, он боится… А что ж, по-твоему, ты был здоров, когда с ума сходил по одной женщине? Ты здоров сейчас, когда тебе нравятся все, и теперь первым делом тебе надо добиваться взаимности той, которая влечет тебя больше других.

— Легко сказать! А если это великосветская дама?

— Тем лучше… тем лучше… Великосветские дамы куда аппетитнее горничных. Женственность очень выигрывает от интеллигентности, а главное — от неприступного вида. Какие величавые позы ты увидишь, какие услышишь возвышенные речи… Ах, поверь мне, это в три раза интереснее.

По лицу Вокульского скользнула тень.

— Ого-го! — воскликнул Шуман. — Вот я уже вижу за тобою длинное ухо того святого, на котором Иисус въехал в Иерусалим. Ну, чего тебя передернуло? Обязательно ухаживай за великосветскими дамами, плебеи возбуждают их любопытство.

В передней раздался звонок, и вошел Охоцкий. Взглянув на разгорячившегося доктора, он спросил:

— Я вам не помешал?

— Нет, — ответил Шуман, — вы можете даже помочь. Я как раз советую Стаху лечиться новым романом, только… не идеальным. Хватит с него идеалов…

— А знаете, этот урок и я охотно послушаю, — сказал Охоцкий, закуривая предложенную сигару.

— Вздор! — проворчал Вокульский.

— Ничуть не вздор, — упирался Шуман. — Человек с твоим состоянием может быть совершенно счастлив, ибо для разумного счастья требуется: каждый день есть новые блюда и надевать чистое белье, а каждый квартал переезжать на новое место и менять любовниц.

— Женщин не хватит, — заметил Охоцкий.

— Предоставьте это женщинам, они уж постараются, чтобы их хватило, — язвительно возразил доктор. — Ведь той же диеты придерживаются и женщины…

— Ежеквартальной диеты? — переспросил Охоцкий.

— Разумеется. Чем же они хуже нас?

— Однако не так уж заманчиво оказаться на десятом или двадцатом квартале.

— Предрассудок… предрассудок… — махнул рукой Шуман. — Вы и не заметите ничего и не догадаетесь, особенно если вас уверят, что вы всего второй или четвертый, да еще именно тот, долгожданный, по-настоящему любимый.

— Ты не заходил к Жецкому? — неожиданно спросил Вокульский.

— Ну, ему-то уж я не стану прописывать любовь, — ответил доктор. — Старик совсем расклеился…

— Действительно, он плохо выглядит, — подтвердил Охоцкий.

Разговор перешел на состояние здоровья Жецкого, потом на политику; наконец Шуман попрощался и ушел.

— Отчаянный циник! — проворчал Охоцкий.

— Он недолюбливает женщин, — объяснил Вокульский, — а кроме того, бывают у него дни, когда ему особенно горько, и тогда он несет всякую ересь.

— Иногда не лишенную оснований, — прибавил Охоцкий. — Но как же кстати пришлись его наставления… Как раз за час до этого у меня был серьезный разговор с теткой, которая упорно убеждала меня жениться и уверяла, будто ничто так не облагораживает человека, как любовь порядочной женщины…