Книга Возрождение - Уильям Джеймс Дюрант

и переживший сентиментальное воскрешение во времена Баха; здесь струны ударялись маленькими латунными дудочками, управляемыми клавишами. В XVI веке его вытеснил клавицембало или клавесин, струны которого щипали остриями пера или кожи, прикрепленными к деревянным «домкратам», которые поднимались при нажатии на клавиши. Вирджинал был английским, а спинет — итальянским вариантом клавесина.

Все эти инструменты пока были подчинены голосу, и великие виртуозы Ренессанса были певцами. Но во время крещения Альфонсо Феррарского в 1476 году мы слышим о празднике во дворце Скифанойя, на котором был дан концерт с участием сотни трубачей, волынщиков и бубноводов. В XVI веке синьория Флоренции наняла постоянный оркестр музыкантов, одним из которых был Челлини. В этот период стали проводиться концертные выступления на нескольких инструментах, но они по-прежнему были рассчитаны на аристократов. С другой стороны, сольные инструментальные выступления были почти фанатично популярны. Люди ходили в церковь не всегда для того, чтобы помолиться, а чтобы послушать великого органиста вроде Скварчалупи или Орканьи. Когда Пьетро Боно играл на лютне при дворе Борсо в Ферраре, души слушателей, как нам говорят, улетали из этого мира в другой.110 Великие исполнители были счастливыми любимцами своего времени, которые не просили славы у потомков, но получили всю известность перед смертью.

Музыкальная теория отставала от практики на целое поколение: исполнители вводили новшества, профессора их осуждали, потом обсуждали, потом утверждали. Тем временем принципы полифонии, контрапункта и фуги были сформулированы для более удобного обучения и передачи. Главной музыкальной особенностью эпохи Возрождения была не теория и даже не технические достижения, а растущая секуляризация музыки. В шестнадцатом веке уже не религиозная музыка была источником достижений и экспериментов; это была музыка мадригала и суда. Наряду с философией и литературой, отражая языческий аспект искусства Ренессанса и расслабление нравов, музыка Италии XVI века вырвалась из-под церковного контроля и искала вдохновения в поэзии любви; старый конфликт между религией и сексом на время разрешился в триумфе Эроса. Царствование Девы закончилось, началось господство женщины. Но и при том, и при другом правлении музыка была служанкой королевы.

XI. ПЕРСПЕКТИВА

Действительно ли нравы Италии эпохи Возрождения были хуже, чем нравы других стран и времен? Сравнивать трудно, поскольку все свидетельства — это выборка. Век Алкивиада в Афинах демонстрировал много аморальности эпохи Возрождения в сексуальных отношениях и политическом сутяжничестве; там тоже практиковались аборты в больших масштабах и культивировались эрудированные куртизанки; там тоже одновременно раскрепощались интеллект и инстинкты; и, предвосхищая Макиавелли, софисты вроде Фрасибула в «Республике» Платона нападали на мораль как на слабость. Возможно (поскольку в этих вопросах мы ограничены смутными впечатлениями), в классической Греции было меньше частного насилия, чем в Италии эпохи Возрождения, и немного меньше коррупции в религии и политике. В течение целого века римской истории — от Цезаря до Нерона — мы находим большую коррупцию в правительстве и худшее разрушение брака, чем в эпоху Возрождения; но даже в эту эпоху в римском характере оставалось много стоических добродетелей; Цезарь, со всеми его амбивалентными способностями к взяточничеству и любви, все еще был величайшим генералом в нации генералов.

Индивидуализм эпохи Возрождения был еще одной стороной ее интеллектуальной живости, но в морали и политике он не идет ни в какое сравнение с общинным духом Средневековья. Политический обман, предательство и преступления, вероятно, были столь же распространены во Франции, Германии и Англии в XIV и XV веках, как и в Италии, но у этих стран хватило мудрости не создавать Макиавелли, чтобы излагать и разоблачать принципы своего государственного устройства. К северу от Альп нравы, а не мораль, были грубее, чем под ними, за исключением небольшого класса во Франции, примером которого служили шевалье Баярд и Гастон де Фуа — они все еще сохраняли лучшие стороны рыцарства. При равных возможностях французы были столь же искусны в прелюбодеянии, как и итальянцы; обратите внимание, с какой готовностью они приняли сифилис; обратите внимание на сексуальное побоище в баснях; подсчитайте двадцать четыре любовницы герцога Филиппа Бургундского, Аньес Сорель и Дианы де Пуатье французских королей; прочитайте Брантома.

Германия и Англия в XIV и XV веках были слишком бедны, чтобы соперничать с Италией в безнравственности. Поэтому путешественники из этих стран были поражены распущенностью итальянской жизни. Лютер, посетивший Италию в 1511 году, пришел к выводу, что «если ад и существует, то Рим построен на нем; и это я слышал в самом Риме».111 Всем известно потрясенное суждение Роджера Ашама, английского ученого, посетившего Италию около 1550 года:

Однажды я сам был в Италии, но, слава Богу, пробыл там всего девять дней; и все же за это короткое время я увидел в одном городе больше свободы грешить, чем когда-либо слышал в нашем благородном городе Лондоне за девять лет. Я увидел, что там так же свободно грешить, не только без всякого наказания, но и без чьей-либо отметки, как свободно в лондонском городе выбирать без всякой вины, носить ли человеку туфли или пантоколь.112

И он цитирует устоявшуюся пословицу: Inglese Italianato è un diavolo incarnato: «Англичанин-итальянец — это воплощенный дьявол».

Мы знаем о развращенности Италии лучше, чем о развращенности трансальпийской Европы, потому что мы больше знаем об Италии и потому что итальянские миряне не прилагали особых усилий, чтобы скрыть свою безнравственность, и иногда писали книги в ее защиту. Однако Макиавелли, написавший такую книгу, считал Италию «более развращенной, чем все остальные страны; далее идут французы и испанцы»;113 При этом он восхищался немцами и швейцарцами, как все еще обладающими многими мужественными добродетелями Древнего Рима. Мы можем с уверенностью заключить, что Италия была более безнравственной, потому что она была богаче, слабее в управлении и господстве закона и дальше продвинулась в том интеллектуальном развитии, которое обычно способствует моральному освобождению.

Итальянцы предприняли несколько похвальных усилий, чтобы обуздать разврат. Самыми тщетными из этих попыток были правила о ростовщичестве, которые почти в каждом штате запрещали экстравагантность и нескромность в одежде; тщеславие мужчин и женщин с коварным упорством преодолевало периодически проявляемое усердие закона. Папы проповедовали против безнравственности, но в некоторых случаях были подхвачены потоком; их попытки реформировать злоупотребления в Церкви сводились на нет