Книга Скандинавский детектив - Дагмар Ланг

— Белая.

— Разумеется. Правда, весенним вечером на каждой улице Стокгольма можно без труда насчитать десяток белых машин. Так какой же марки моя машина?

— Не знаю. Ты недавно купил новую.

— С двумя дверьми? С четырьмя? С багажником на крыше?

Он бомбардировал ее вопросами, на которые она не могла ответить.

— Я точно знаю, что это была твоя машина, — упрямо заявила она. — Потому что, когда увидела ее, я тут же выскочила из такси и помчалась сюда наверх.

— Такси? — переспросил Кристер. — Откуда вы на нем ехали?

— С площади Фридхемсплан. Мы были дома у Жака, сидели и разговаривали. А потом он взял и ушел, ни слова не сказав.

— Ни слова не сказав! В жизни не встречал человека, обладающего таким выдающимся талантом переворачивать все шиворот-навыворот.

Он расстегнул еще одну пуговицу на рубашке, как будто ему не хватало воздуха, и повернулся к Кристеру.

— Вчера я подвез ее домой после работы и, будучи полнейшим идиотом, упомянул, что собираюсь провести вечер дома и поработать над эскизами, которые давно должен был закончить. Около семи, когда я только-только уселся за работу и у меня как раз возникла одна великолепная идея, примчалась эта женщина и все испортила. Я терпеть не могу, когда меня отвлекают во время работы, и еще я терпеть не могу спорить с истеричными бабенками, особенно когда они начинают слишком громко кричать. И когда она категорически отказалась уйти, отказалась взять себя в руки или, по крайней мере, вопить потише, я подумал о своих собственных нервах, о нервах своих соседей и ушел сам. Я поехал на остров Ловен и прогуливался там среди подснежников, пока не обрел душевного равновесия, чтобы вернуться и снова попытаться убедить ее. Было уже около девяти, и в моей квартире царила благословенная тишина — она ушла. Я отключил телефон и открыл бутылку виски, которую я, как мне показалось, заслужил.

Ивонна в бешенстве глубоко вдохнула и уже открыла, было, рот, но Кристер опередил ее.

— Что же явилось причиной такого истерического поведения фрекен Карстен?

— Для этого ей не нужны никакие причины, — ответил Жак, печально глядя на него своими темно-карими глазами. — У нее, наверное, было ужасное детство с массой неврозов и комплексов.

— Вы сказали, что вы спорили. Ваш спор касался, вероятно, какой-то конкретной темы — более актуальной, чем комплексы детского возраста?

— Да, — устало признался Жак. — И по этому поводу наши мнения коренным образом расходятся. Я считаю, что все уже обсуждено и высказано пять или шесть месяцев назад. Как вы уже, наверное, догадались, я когда-то в прошлом имел неосторожность дать Ивонне повод рассчитывать на мою верность. Мы с ней были почти что помолвлены — к счастью, это теперь уже пройденный этап.

Впервые за время разговора он перестал смотреть на трубку Кристера, свои руки и рисунки Биргера Лундквиста, висящие над диваном, и взглянул в ее застывшее лицо. И добавил тихо и жестоко:

— К несчастью для меня, у моей бывшей невесты либо не хватает ума понять, что я устал от нее, либо ей не хватает другого, куда более важного для женщины качества — гордости.

То, что произошло дальше, развивалось с невероятной стремительностью.

Ивонна залепила Жаку еще одну оглушительную пощечину — вторую за день. Затем, словно тайфун, сорвала с табурета свое синее бархатное пальто и унеслась прочь из салона, через холл и вниз по лестнице.

Жак неопределенно пожал плечами, словно извиняясь перед Кристером, и кинулся следом.

Комиссар Вик выключил магнитофон. Весьма странный и бесполезный допрос? Нет, он был склонен утверждать обратное. На этой ранней стадии расследования он скрупулезно собирал такие фрагментарные и нередко драматичные впечатления о людях и ситуациях. Пока что он предпочитал интуитивно нащупывать их связь с преступлением и ту роль, которую они сыграли в нем, а не пытаться применять голую логику и сопоставлять факты.

В холле он встретил Гунборг Юнг, и они вместе вышли из ателье.

— Я все никак не могу забыть вашу считалку. Она вроде бы совершенно бессмысленная, однако будоражит воображение.

— Да, — подтвердила она своим обычным сухим и чуть ироничным тоном. — От роскоши к лохмотьям. Снаружи — шелк, а внутри — безобразные грязные лохмотья. По-моему, она вовсе не бессмысленная. Подозреваю, что ее сочинил какой-нибудь доморощенный философ.

Их голоса эхом отдавались в пустом подъезде.

— А бархат? Какую роль он здесь играет?

— Он мягкий, гладкий, глянцевый, но я, как швея, могу заверить вас, что это очень ненадежный материал, с ним ужасно трудно иметь дело. Он все время норовит выскользнуть из рук.

— Как люди.

— Ну не все.

— Да, пожалуй, не все, — с сомнением проговорил Кристер.

Они уже вышли за ворота, и она надела неуклюжую пластиковую шапочку, защищая седины от моросящего дождя.

— Мне очень хотелось повидать Марию Меландер, поэтому я так надолго задержалась в ателье. У меня, конечно, немного места, но я подумала, что она предпочтет переночевать у меня на кухне, чем здесь.

— Я передам ей ваше приглашение, если она все еще у нас в управлении. Но вообще-то в ателье останется дежурный… Я смотрю, вы неравнодушны к Марии.

— Она очень милая девочка. И потом, она из Бергарюда.

— Вероника Турен тоже из Бергарюда.

Она улыбнулась.

— Один ноль в вашу пользу, комиссар. Всего доброго…

Мария получила приглашение не только фру Гунборг. Фру Арман позвонила и предложила переночевать у нее. Инспектор Дэвидсен высказал готовность уступить ей на время свою холостяцкую берлогу. Она вежливо отказалась от всех приглашений и, как в тумане выйдя из управления криминальной полиции, машинально побрела к центру. Ей хотелось видеть вокруг нормальных людей — людей, которые не спрашивали ее про ножницы, уборку и окровавленную шелковую блузку. Проходя мимо газетных киосков, она закрывала глаза.

Она долго и бесцельно слонялась по улицам, потом посидела некоторое время в уголке кондитерской и пошла дальше. В конце концов, она настолько устала, что вынуждена была повернуть к ателье. Она должна лечь в постель, поспать немного, а иначе просто умрет от усталости.

Уже смеркалось, когда она открыла дверь подъезда на Шелегатан. Она увидела размытые очертания грязного заднего двора с мусорными баками, черными квадратами окон и облупившимися стенами, но продолжала идти, как сомнамбула, по мрачной холодной лестнице, не замечая, как чья-то тень шевельнулась в глубине двора и тихо двинулась за ней. И только остановившись на первой площадке, чтобы перевести дух, она почувствовала чье-то присутствие у себя за спиной.

Она была слишком напугана, чтобы закричать.

Кроме того, всякие попытки закричать были заранее пресечены чьей-то ладонью, зажавшей ей рот.