Книга По следам "Турецкого гамбита", или Русская "полупобеда" 1878 года - Игорь Козлов

Ознакомленный с меморандумом барона Бланка, Солсбери не раз заговаривал о возможности удовлетворения территориальных претензий Италии за счет передачи ей двух турецких провинций — Албании и Триполитании. В отношении Австро-Венгрии он заявил, что она «также может найти свое удовлетворение в районе Салоник»[1659].

Что же касалось турецких «даров» России, то 5 (17) августа Гатцфельд докладывал в Берлин, что «план» лорда Солсбери предполагает «обильное удовлетворение России на Востоке»[1660]. Собеседники прекрасно понимали, что, прежде всего, речь идет о Константинополе и проливах. Но если судить по донесениям Гатцфельда конца июля — начала августа 1895 г., то ни в одном из них прямо не указано, что английский премьер предложил считать Константинополь и проливы добычей России при разделе Турции. В то же время, по словам посла, Солсбери «заметил, что ему будет весьма сложно предлагать это, потому что вряд ли стоит сомневаться в том, что Россия, когда она вступит во владение Проливами, в любое время будет способна угрожать британским интересам в Средиземном море совместно с Францией»[1661].

Солсбери находился в весьма непростом положении. Внутри страны на него давили со всех сторон, призывая энергично вступиться за армян Османской империи. Одновременно тревожила возможность полного краха Турции, к чему требовалось подготовиться. И в том, и в другом случае без России было не обойтись. А что в Петербурге запросят за свои услуги? Проливы! Вместе с тем против наверняка будут Австро-Венгрия и… Франция. А вот это — главное, даже несмотря на то, что пока Петербург и Париж явно стремились демонстрировать полное взаимопонимание на Ближнем Востоке. Франция была заодно с Россией в Константинополе, Россия же — на стороне Франции в египетских делах. И все это против Англии. Но брешь есть!.. И вот здесь для английского премьера открывалась заманчивая перспектива дипломатической интриги — самому поманить Россию ее исконно вожделенным…

В Берлине это быстро уловили. Получив первые донесения Гатцфельда, главный советник германского МИДа, его «серый кардинал» барон Ф. Гольштейн, писал, что все последние предложения Солсбери направлены на ослабление русско-французского давления на Египет. А через два дня он заявил, что необходимо всячески поддержать намерение Солсбери «путем крупных уступок России изолировать Францию» и постараться таким образом оторвать их друг от друга[1662].

В своих донесениях Гатцфельд в целом верно представил позицию Солсбери в отношении Порты: английский премьер не стремился ускорять распад империи Османов, однако он хотел бы иметь некий предварительный план на этот случай, достигнутый на основе согласованного разграничения сфер интересов великих держав[1663].

Поддерживая проект Солсбери в части удовлетворения России на Ближнем Востоке, барон Гольштейн одновременно оказался этим озабочен. Куда англичане поспешат со своими предложениями? Разумеется, в Петербург. А перспектива англо-русского соглашения по разделу Турции за спиной Берлина вовсе не улыбалась руководству германского МИДа. Следовательно, англичан надо было опередить.

В начале августа в Лондон для участия в совместных морских маневрах прибыл Вильгельм II. 5 (17) августа, после обеда у королевы, состоялась беседа кайзера с английским премьером. Солсбери, по словам присутствовавшего Гатцфельда, «коснулся вопроса» о том, что при ухудшении ситуации в Турции может приблизиться опасность ее развала. Но предварительно Гатцфельд посоветовал императору в разговорах с премьером избегать темы раздела Турции, что Вильгельм и сделал, заявив, что ситуация в Турции не так плоха, и посоветовал Солсбери уговорить султана лишь улучшить администрацию и освободиться от продажных чиновников[1664]. Уяснив, как ему показалось, позицию Германии, премьер-министр на следующий день, сославшись на прием у королевы, отказался от повторной встречи с императором Вильгельмом. А 15 (27) августа он написал послу в Константинополе Ф. Карри:

«Мои беседы с послами Австрии и Германии делают предельно ясным то обстоятельство, что вся Европа против нашей армянской политики. Две немецкие державы четко ее не воспринимают и считают ее донкихотской и опасной. Франция не питает симпатии к этой политике, но она должна поддерживать Россию. России также не нравится наша политика, однако у нее репутация защитницы веры, ив то же время она несколько нервничает из-за своих армян. Таким образом, она, следовательно, и Франция должны нас поддержать…»[1665].

Англо-германские переговоры о «плане» раздела Османской империи были свернуты, по сути, даже не успев начаться.

На этом фоне весьма неожиданный для Лондона ход был предпринят Берлином. Через прибывшего в германскую столицу британского военного представителя полковника Л. Суэйна Вильгельм II довел до лондонского кабинета уже свой план раздела империи Османов. Кайзер пообещал «Англии поддержку в вопросе применения силы против султана с условием, что Германия, Австро-Венгрия и Италия получат компенсацию». Теперь германский император «утверждал, что в Турции назрел политический кризис и вскоре следует ожидать дворцового переворота». Англии кайзер предлагал окончательно закрепить за собой Египет, Австро-Венгрия должна была получить Салоники, Италия компенсировалась Триполитанией, но вместо Албании получала бы суданские территории, обозначенные в меморандуме барона Бланка. В отношении же России полностью реализовывался замысел Гольштейна: она получала самые «крупные уступки» — черноморские проливы, «Константинополь, Малую Азию и турецкие области до Салоник». Вильгельм II даже посоветовал Солсбери предложить России Сирию, тем самым вызвав к ней вражду со стороны Франции[1666].

Подобная откровенность смутила Солсбери, и он проигнорировал предложения германского императора. В Берлине же окрепли суждения, что английское правительство вовсе и не стремится к немедленному разделу Оттоманской империи.

Тем временем правительство кайзера принялось усиленно обхаживать петербургский кабинет, возвращаясь, по сути, на рельсы политики князя Бисмарка. В Берлине довольно быстро осознали, что тот антирусский крен, который набрала германская политика в связи с отказом от «договора перестраховки», весьма опасен. 4 (16) марта 1894 г. рейхстаг одобрил торговый договор с Россией. «Вильгельм II вне себя от радости, — писал по этому поводу Ламздорф, — и все увеличивает количество проявлений симпатии к России»[1667]. Еще сам Бисмарк понял, что осенью 1887 г. сильно погорячился с финансовым шантажом России, и в прошении об отставке посоветовал императору «дать указания воспрепятствовать займу русских в Париже»[1668]. В октябре 1894 г. Вильгельм II «по собственной инициативе» отменил запретительные решения Бисмарка в отношении русских бумаг[1250]. Однако тема сближения с Германией вызывала «мало симпатий» у Александра III и, по словам Ламздорфа, действовала ему «на нервы»[1670].