Книга Добро пожаловать в Пхеньян! - Трэвис Джеппсен

Комично, но экскурсии со стороны Севера проходят в значительно более расслабленной атмосфере. Конечно, этих туристов намного меньше – вы будете вовсе один, если поедете не в составе какой-то группы. Также значительно меньше и охраняющих границу солдат, которые попадутся вам на глаза. Автобус высадит вас около сувенирного киоска, и, после того как вы сделаете покупки, к вам приставят военного, выполняющего одновременно функции гида и охранника. Он спокойно проведет вас в Музей Мира КНДР – реконструированный павильон, в котором было подписано соглашение о перемирии 27 июля 1953 года и который является образцом того, как выглядели дома в Пханмунчжоме, когда это была обычная деревня. Здесь ваш гид-охранник угрюмо расскажет о событиях, что привели к войне и завершили ее. Это будет северокорейская версия, согласно которой страна стала жертвой, вовлеченной в это противостояние американскими агрессорами против своей воли. Также вам расскажут о победе в этой войне. В конце экскурсии вас отведут к Объединенной зоне безопасности, где можно смеяться, махать руками, указывать на южнокорейскую сторону сколько вам заблагорассудится.

За все три посещения ДМЗ с северокорейской стороны я ни разу не видел ни одного военного на стороне Южной Кореи. В самом деле, кроме небольшого числа часовых Корейской народной армии, одетых в мешковатую коричневую униформу (могу представить себе, какое чувство зависти они, должно быть, испытывают при виде стильной униформы, в которую одеты их южные собратья, с их перетянутыми в лодыжках штанами, темными солнечными очками и черно-белыми касками), на территориях к северу от демаркационной линии практически никого нет. Мне показалось это удивительным, так как документальные кадры хроники корейского конфликта обязательно включают снятые здесь сцены, в которых солдаты враждующих армий стоят друг против друга. Это должно драматическим образом подчеркивать продолжающееся разделение полуострова. Подобные кадры дали повод Биллу Клинтону, тогда бывшему действующим американским президентом, сказать, что «ДМЗ является самым страшным местом на земле». Весь мир во времена его президентства, вероятно, был несколько менее жутким, чем сейчас. То, что сейчас действительно вызывает беспокойство относительно ДМЗ, так это воинственная агрессивная риторика, которая используется обеими сторонами.

Однажды я спросил своего северокорейского гида, почему никогда не видно военных на южной стороне демаркационной линии. «Они появляются только в то время, когда прибывают туристы, – ответила она с улыбкой, – то же самое происходит и на нашей стороне. Когда вы уедете, военные уйдут».

Когда я ездил в ДМЗ из Сеула, я заметил в сувенирной лавке некоторые явно северокорейские продукты, такие как бутылки сочжу. А на северной стороне я однажды увидел, как солдат пьет из алюминиевой банки империалистический напиток «Кока-кола». Сопоставив эти наблюдения, я пришел к заключению, что, скорее всего, обе стороны нашли способы осуществления нелегальной, но взаимовыгодной трансграничной торговли. То, что когда-то было только важным местом для переговоров между двумя странами о постепенном примирении друг с другом (если не о полном объединении, то хотя бы о заключении мирного договора), с течением времени стало туристической достопримечательностью.

* * *

Единство всех политических систем в большей или меньшей степени основывается на представлении об общем враге, наличие которого играет важную роль в формировании национальной идентичности. В Соединенных Штатах таким врагом были коммунисты, которых с недавних пор заменили радикальные исламисты. В левых диктатурах Второго мира во время холодной войны представление о существовании внутренних врагов (тех граждан, что выглядят так же, как и все: как я и ты, – но на самом деле являются агентами врага, проникшими в общество для того, чтобы разрушать его изнутри) было одним из главных мифов, на основе которых строилось объединяющее народы параноидальное сознание, а обвинения могли быть предъявлены в любое время кому угодно. Это использовалось для установления тотального контроля за населением под лозунгом обеспечения защиты народа: той абстрактной массы, которая, по северокорейской терминологии, олицетворяет «монолитное единство в достижении единственной цели».

За исключением Ким Ир Сена и его соратников по партизанскому движению в Маньчжурии, по большей части все остальные основатели северокорейского государства были мужчинами и женщинами с университетским образованием, интеллектуальное формирование которых проходило под влиянием канонических работ о социализме. Большинство проживало в молодые годы за границей и поэтому было склонно к сочетанию в своих взглядах и убеждениях разумной степени национализма и космополитизма.

После того как Хрущев развенчал культ личности Сталина в 1956 году, по странам советского блока прокатилась волна аналогичных кампаний по десталинизации, в рамках которых многих местных лидеров, оппортунистично лепивших себя по образу и подобию Генералиссимуса, снимали с высоких постов, что встречало народную поддержку. Это оживило вроде бы уже отсутствовавшие фракции Трудовой партии Кореи, в которые могли группироваться и советские корейцы, и янъаньцы (китайские корейцы),[19] и они выступили против растущего деспотического характера правления Ким Ир Сена. В 1956 году эти враждебно настроенные фракции выставили Киму обвинения и попытались отстранить его от власти – произошел так называемый «августовский инцидент».

Ким чувствовал меняющиеся настроения и знал чего ожидать – Хрущев вызвал его в Москву на выволочку, и во время этой поездки внутренние враги спланировали атаку на Кима, которая должна была состояться на Второй сессии Третьего пленума ЦК Трудовой партии Кореи.

У Великого Вождя было основание для беспокойства. Маньчжурская фракция, которая состояла из соратников Кима по партизанской борьбе, была в количественном меньшинстве в Политбюро. Более того, советская и янъаньская фракции заручились поддержкой своих могущественных покровителей – руководств стран, – от которых относительно слабая КНДР до сих пор зависела и в финансовом, и политическом, и в военном плане. Признаки надвигающегося заговора были угрожающими.

После возвращения из Москвы Ким не терял ни секунды. Он нашел причину, чтобы отложить на месяц намечавшийся пленум, и это дало ему время для подготовки ответа и формирования армии своих сторонников в Центральном комитете путем запугивания, шантажа и подкупа. Когда съезд, наконец, открылся и враждебные Киму фракции атаковали его обвинениями – в построении культа личности, создании полицейского государства, концентрации партийной и государственной власти в одних руках и в упоре на развитии тяжелой промышленности, что привело к массовому голоду в крестьянских сельских регионах, – они были освистаны большинством членов Центрального комитета.

Просоветские и прокитайские фракции были затем в течение следующих двух лет разгромлены и «вычищены» из руководства партии. Заменившие их на высоких постах функционеры подбирались из бывших партизан, которые вместе с Ким Ир Сеном воевали в Маньчжурии и были проверенными лизоблюдами. Эти люди видели будущность Северной Кореи именно такой, какой сейчас эта страна является в действительности. В отличие от своих предшественников – интеллектуалов, преданных идеям марксизма-ленинизма, – представители новой политической элиты, образовавшейся из грубых и суровых бывших бойцов, едва ли могли похвастаться даже начальным образованием, многие из них были просто неграмотными, и их мировоззрение – на контрасте с космополитизмом их предшественников – представляло собой взгляды обычного крестьянина. Вместо того чтобы воспринять эту ситуацию как вредную и позорную, идеологи и интеллигенция КНДР одобряли ее, приветствовали весь этот примитивизм как свежий ветер невинности, детской доброты и чистоты, которые так характерны для всех корейцев. Примитивные эмоции и квасной патриотизм пришли на смену изощренным интеллектуальным построениям диалектического материализма и рациональному дискурсу – именно поэтому интеллектуальное обнищание характерно для Северной Корее и по сей день.