Книга Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942-1943 - Эдельберт Холль

Мой взгляд снова сосредоточился на Волге, со стороны которой иногда слышался огонь зениток. Были ясно видны белые облачка разрывов. Наши товарищи из люфтваффе снова были в гуще событий, так как сразу же последовали разрывы бомб. Немецкие самолеты парили в небе спокойно и неторопливо. Можно было также разглядеть невооруженным взглядом и сами падающие бомбы, так как небо, как и все прошедшие дни, было ясным. Потом было видно, как в небо вихрем взлетают различные предметы. И только после этого слышались звуки разрывов бомб. Когда ты наблюдаешь, как нечто подобное происходит всего в нескольких километрах, и тебе не приходится в этом участвовать, ты рад, что не оказался среди всего этого. Если бы сады и кустарники вокруг были побольше размером и давали бы большую защиту от наблюдения, у нашей стороны было бы больше возможностей замаскироваться. Здесь, на окраине города, «ярость войны» не была настолько безжалостной. Небольшие деревья, кустарник и высокая трава приятно радовали глаз.

Ожесточенные бои тем не менее не оставляли времени на ленивое созерцание. Нам следовало быть начеку каждую секунду, потому что беззаботность означала гибель или тяжелое ранение. Кажущийся мир был обманчивым. Несколько прицельных выстрелов со стороны противника подтвердило наличие у него снайперов. Но то, что могли делать они, могли делать и мы. Я приглядывал подходящее скрытое местечко, откуда завтра намеревался дать им свой ответ. Даже если у меня и не было винтовки с оптическим прицелом, я мог бы доказать, что вовсе не утратил умения метко прицеливаться после года службы.

Уже приближался полдень. Я развернулся к тылу и стал очень внимательно отмечать про себя наиболее важные ориентиры. Сосредоточив слух на завывании русского «органа», я посмотрел в нужном направлении. Снаряды «сталинских органов», или, как их называли русские, «Катюш», уже со свистом и шипением разрезали воздух вверху. Я едва успел залечь в укрытие, когда реактивные снаряды достигли наших позиций: бум, бум, бум… Казалось, этому не будет конца. Со всех сторон, то ближе, то чуть дальше, раздавались эти звуки: бум, бум, бум. Тем, кому не доводилось испытать этого прежде, казалось, что мир переворачивался под ним. Затем вдруг наступила тишина. Лишь постепенно гаснущие хвосты дыма после разрывов указывали места, куда только что упали снаряды. Нам повезло, что наши предшественники успели предупредить нас об этом. По моим оценкам, нам достался залп из 24 ракет. Лишь немногие приземлились у наших позиций; остальные упали далеко позади нас. Русские знали, где проходит передовая, и понимали риск, что при таком большом рассеивании от огня могут пострадать и их люди. Попадания мин, выпущенных из тяжелых русских минометов, были более опасными, поскольку в этом случае стрельба была прицельной.

А теперь скорее на улицу! Я одним броском перебежал через улицу и занял укрытие в саду. Затем я направился в сторону противника, где примерно в 50 метрах от меня стоял разбитый деревянный дом, который показался мне подходящим, чтобы послужить мне снайперской позицией. Мое чутье не подвело: полуразрушенные стены дома зияли проломами, но их остатки устояли. С чердака, который располагался на высоте четырех или пяти метров над землей, мне открывался хороший обзор на позиции противника. Мне хорошо было видно расположение его окопов. На чердак вел люк, который крепился с помощью петли. Ближайшее расстояние до вражеских окопов прямо по фронту от меня составляло не более 100 метров. Справа я имел обзор, позволявший мне вести наблюдение на глубину не менее 300 метров. Здесь я собирался завтра оборудовать себе лежку. Теперь можно было осторожно отправляться в обратный путь.

Когда я вернулся на КП, Павеллек вручил мне первое письмо моей жены, адресованное на место моей предыдущей службы в подразделение на центральном участке. Ну, по крайней мере, хоть что-то. С волнением и радостью я читал строчки, написанные моей любимой. Полевая почта была единственным, что позволяло нам поддерживать связь с нашими любимыми в далеком доме. Она давала возможность в письмах делиться с близкими тем, что нас волновало здесь, рассказывать им о наших впечатлениях.

Снаружи вновь послышались звуки «бум, бум, бум». Я насчитал двенадцать разрывов.

Неметц коротко заявил:

– Это было вечернее благословение, герр лейтенант!

Появился Марек. Стоя передо мной по стойке смирно, он доложил:

– Приказ командира: в 18.00 на батальонном КП состоится совещание.

– Данке, Марек, я понял. Что-нибудь еще?

– Нет, герр лейтенант. Только то, что утренние залпы вызвали некоторую растерянность. Нам нужно привыкать к этому.

Мы оба понимающе улыбнулись. Годы, проведенные рядом с моими товарищами, создали атмосферу, которую посторонние или те, кто не является солдатом, вряд ли способны понять. С одной стороны, я был старшим по званию, и это было фактом, но, с другой стороны, я был их товарищем по оружию, и мне приходилось действовать так же, как и всем им. Потому что каждый знал: без товарищей ты ничто. Такие взаимоотношения можно построить только тогда, когда ты постоянно ходишь рядом со смертью, что как раз и происходило со всеми нами. То, что каждый из нас испытывал больший или меньший страх, не играло роли: долг объединял нас в успехах и в неудачах, хотели мы этого или нет.

К 18.00 я в сопровождении Вильмана отправился на КП батальона. Как обычно, майор Вайгерт поздоровался с нами серьезно и с достоинством. Командиры трех других рот были уже на месте.

– Господа, я пригласил вас всех сюда, во-первых, потому, что это позволяет обстановка. Во-вторых, мне хотелось бы пролить некоторый свет на то, какова обстановка и силы противника за пределами участка нашего батальона. На настоящий момент весь 276-й пехотный полк отозван из состава дивизии и переподчинен 24-й танковой дивизии. Ранее (до ноября 1941 г. – Ред.) она называлась 1-й кавалерийской дивизией из Восточной Пруссии. Мы заняли позиции здесь, в северной части города, примерно в 2–3 километрах перед производящим артиллерийские орудия заводом «Баррикады». И эти позиции мы должны удерживать до поступления дальнейших указаний. В сравнении с последними днями боев это будет для нас, скорее, временем отдыха и восстановления сил. Правее от нас занимает позиции 203-й пехотный полк 76-й пехотной дивизии, левее – 544-й пехотный полк 389-й пехотной дивизии.

Мы, 276-й пехотный полк, действуем на участке 24-й танковой дивизии. И как я уже сказал, господа: позиции должны быть удержаны. Никаких разведывательных рейдов силами патрулей, так как наша нынешняя численность не позволяет нам действовать таким образом. В настоящее время мы не можем рассчитывать на прибытие пополнения[29]. В лучшем случае из тыловых госпиталей вернутся легкораненые и больные после выздоровления. И я не могу сказать, как долго нам предстоит действовать в таких условиях. Это будет зависеть от того, насколько успешно будут действовать наши наступающие дивизии. Направление ударов наших бомбардировщиков говорит о том, что в настоящее время главный удар наносится в районе заводов «Красный Октябрь» и «Баррикады», что располагаются строго на восток от нас. При отсутствии особых обстоятельств доклады об обстановке ежедневно должны направляться в батальон к 18.00.