Книга Диана де Пуатье - Филипп Эрланже

Король с обидой находил в нем черты характера, абсолютно чуждые ему самому: серьезность, прозаическую страсть к порядку, безразличие к искусству, умственную леность. От этого мальчик еще дальше углублялся в мир миражей, возникший во время заточения. У него был задушевный друг, Жак д'Альбон де Сент-Андре, сын его слуги, но этого не было достаточно для того, чтобы вернуть счастье его «душе, скорбящей по задушенным радостям его детства».60 На праздниках, устраивавшихся при дворе, лишь только госпожа де Брезе как будто наполняла светом его слишком неясный взгляд.

Однажды вечером король пожаловался этой «верной» подруге на нелюдимость молодого принца.

Диана улыбнулась:

— Доверьтесь мне, — сказала она, — я сделаю из него моего кавалера.

Таким образом, она приняла решение, требовавшее большой отваги. Под предлогом услуги, оказываемой королю, она сможет теперь принимать почести от второго королевского сына, позволить ему носить свои цвета, обучать его «платоническому рыцарству».

Платоническое рыцарство, единственное, что осталось от средневековой «куртуазности», стало предвестником «Астреи» и изысков особняка в Рамбуйе.61 Оно обязывает дворянина полностью отдаться служению даме, не ожидая взамен ничего, кроме некой духовной близости. «Найти целомудрие в любящем сердце — это, скорее, нечто божественное, нежели человеческое», провозглашает в «Гептамероне» один из выразителей мыслей королевы Маргариты,62 но божественное должно быть целью именно благородной души. Плотские узы теряют всякое значение перед неземной страстью, объединяющей двух существ в царстве чистого духа. Именно такому чувству соперник Тристанов и Ланселотов посвятит всю свою жизнь.

Пребывание в Испании уже подготовило Генриха Орлеанского к предстоящему уроку. Он воспринимал его всерьез, как, впрочем, он воспринимал и все остальное, и Диана без всякого труда сконцентрировала его податливое воображение на этой химере.

Все это делалось так осторожно, что даже злые языки придворных не находили в этом темы для дискуссий. Супруга Великого Сенешаля не собиралась ни портить свою репутацию, ни заранее давать повода для беспокойства. Она никуда не торопилась, и не без основания. Упорная, своевольная, непроницаемая, она тихо продвигалась к никому не видимой цели

Пересечение дорог

Переговоры о заключении брака между Генрихом Орлеанским и Екатериной Медичи, искусно проводимые на протяжении вот уже трех лет, завершились осенью 1533 года. Одиннадцатого октября Климент VII и Франциск I встретились в Марселе в обстановке особой торжественности, так как оба желали угодить друг другу. Они поселились в одном доме, причем их комнаты разделяла только одна дверь. Поэтому они могли «вместе посетовать на общие несчастья» и подготовить секретный договор, который, имея целью вернуть Валуа в Италию, привел к тому, что Италия проникла во владения Валуа.

Итак, все было решено, то есть король остался в дураках, а Екатерина получила возможность торжественно въехать в страну. Двадцать третьего сентября она появилась в Марселе верхом на иноходце, покрытом ярко-красной позолоченной тканью, в сопровождении двенадцати пышно одетых девушек, флорентийских пажей и папских гвардейцев.

Она была низкорослой толстушкой с нескладными руками и ногами, на ее румяном лице выделялись большие скулы и глаза навыкате. Не считая доброй королевы Элеоноры и короля, как всегда по-рыцарски приветливого, все разодетые в пух и прах собравшиеся без стеснения разглядывали и обсуждали эту выскочку, «торговку», которой удалось вскарабкаться на ступени трона Капетингов.

Сама Екатерина в свои четырнадцать лет уже осознала, что только чудом вознеслась на такую высоту и что, скорее всего, недостойна такого положения. В ее самом первом поступке проявилась скромность, с которой ей нельзя будет расстаться еще двадцать шесть лет. На глазах у всех она упала ниц перед королем, целуя его ноги, но он тотчас же поднял ее и также поцеловал, прежде чем представить королеве, королевским сыновьям и своим придворным.

Какое впечатление произвело на Диану появление этой богатой и уродливой кузины, которую согласились принять в королевскую семью только из-за выгоды? Нам об этом, увы! ничего неизвестно. Вероятно, Дама Оленя подумала о том, что такая супруга нескоро заставит Генриха забыть о прелестях платонического рыцарства.

Сам папа освятил этот брак, получивший невиданную огласку. На плечи короля, одетого в белое, была накинута длинная мантия, расшитая геральдическими лилиями, сверкающая драгоценными камнями. Госпожа Екатерина была вся в драгоценностях с ног до головы. Всеобщее изумление вызвало колье из огромных жемчужин, которое позже перейдет к Марии Стюарт и которое отнимет у своей обезглавленной соперницы Елизавета Английская. Эти украшения скорее подавляли, чем украшали Светлейшую герцогиню. Их, конечно, было недостаточно для того, чтобы добавить этому робкому ребенку обаяния, которое привлекло бы внимание романтичного Генриха.

Климент VII, «человек не слишком добросовестный, жадный до богатства и скупой на благодеяния», не собирался ни выполнять свои обязательства перед Францией, ни заставлять свою племянницу страдать от его хитрости. Чтобы союз двух детей считался нерасторжимым, он потребовал, чтобы все было доведено до логического конца.

Поведение Генриха во время брачной ночи, хотя и состоявшейся не без принуждения, было достойно похвал его современников. Сердце Генриха не отвечало на принадлежавшую ему с этого момента любовь смиренной флорентийки, но он не позволил себе отвернуться от нее, «как от червя, рожденного в чреве могилы в Италии».63

На заре Святой Отец навестил их, когда они еще лежали в постели, чтобы, по слухам, удостовериться в том, что четырнадцатилетний супруг выполнил свой долг. Он не удовольствовался и этим, продлив свое пребывание в Марселе еще на три недели, в надежде увидеть Екатерину беременной, чтобы от нее уже никак не смогли отделаться. Ждал он напрасно. Уже готовясь к возвращению в Италию, Климент VII дал новобрачной последний совет:

«Умная девушка всегда знает, как завести детей».