Книга Соратник Петра Великого. История жизни и деятельности Томы Кантакузино в письмах и документах - Виктор Цвиркун

Об уровне производительности труда на рытье Ладожского канала красноречиво говорят следующие цифры. По данным на на 24 июня 1721 г., подрядчики силами вольнонаемных вынули 5 351 куб. сажень земли, в то время как драгуны и казаки – 36 111 куб. саженей. На 17 июля 1721 г., в разгар сезонных работ, подрядчики вынули 11 862 куб. сажени земли, тогда как драгуны и казаки – 63 602 куб. сажени. В среднем на одного казака выходило выработки 3,1 куб. сажени земли.

Тяготы походной жизни в полной мере отражались на здоровье и самочувствии как рядовых солдат, так и их командиров. Не был исключением и Т. Кантакузино. Еще в пути с Украины в Москву он занемог и вынужден был задержаться в первопрестольной на несколько дней «пока за помощью Божией от болезни не свободился»[266].

Очевидно граф переоценил возможности и резервы своего организма, поскольку по истечении полутора месяцев он вновь занемог и по совету докторов не покидал дома, принимая медикаменты и соблюдая диету[267].

Частые разъезды между Санкт-Петербургом и Ладогой, суровый климат и многочисленные заботы о строительстве канала не способствовавли укреплению здоровья. Развязка наступила 22 декабря 1721 г.

Находясь в пути из Санкт-Петербурга в Москву вместе с детьми Д. К. Кантемира, Тома Кантакузино, не доезжая 70 верст до Устюжны Железопольской, остановился в дерене Трухнове. Там с ним случился удар, от которого по истечении трех часов генерал-майор отошел в мир иной[268].

В тот же день тело Т. Кантакузино было перевезено в Устюжну и поставлено в местной церкви «до долшего его императорского величества указу»[269].

Распоряжение Петра I о перевозе останков графа в Москву и захоронении было отдано только в первых числах января 1722 г. Согласно ему «в провожание тела покойного генерала-маеора Кантакузина» из Устюжны были отправлены «Володимирского драгунского полку капрал и драгун 12 человек», которые прибыли в Москву 16 января[270].

Отпевание Т. Кантакузино состоялось 22 января. Скорбную церемонию похорон, скрупулезно, не упуская многочисленных деталей, описал камер-юнкер Ф.-В. Берхгольц, очевидец и участник этих событий: «22-го января 1722 года… Посля обеда, часа в четыре, его высочество поехал с графом Кинским[271] в дом покойного генерала Кантакузина, который скоропостижно умер по дороге между Петербургом и Москвою и котораго в этот день хоронили…

Его Величество очень сожалеет о нем , и еще сегодня в его доме говорил его высочеству , что он был храбрый, отличный солдат и вернейший из всех валахов, перешедших к нему в подданство…

Умерший был греческаго исповедания и погребался, следовательно, по здешнему обряду.

В 11 часов утра к дому его пришли два баталиона в полном вооружении, с музыкою и распущенными знаменами, и стали во фронт в ожидании выноса тела. Когда приехал его высочество, весь этот отряд отдал ему честь. Император был уже там и принял герцога весьма милостиво. Сперва разносили немного вина и сластей и роздали присутствующим белыя перчатки и около 500 золотых колец; потом, по вскрытии гроба и отслужении духовенством последней панихиды, все подходили к покойнику для прощального целования. Затем гроб опять закрыли и шествие началось.

Впереди ехал верхом маиор шлюссельбургскаго батальона; за ним следовали оба упомянутые батальона с восемью знаменами, но без гренадеров. Офицеры имели флер на шляпах и на верху пик, которые они, как и мушкетеры свои ружья, держали по немецкому похоронному обычаю, навыворот. Шляпы и инструменты гобоистов также были покрыты флером, а у барабанщиков барабаны обтянуты черным сукном, отчего издавали какой-то глухой и печальный звук.

За солдатами ехали верхом два трубача в зеленых костюмах, отороченных серебряными галунами, и трубили; потом шел маршал с жезлом, и за ним несли сперва траурное, парадное знамя, на котором с одной стороны был изображен портрет генерала, а с другой его герб. Затем ехал на огромной и дикой лошади всадник, весь в латах. После него следовали: парадная лошадь, весьма красивая, с красным бархатным седлом, которую вели два конюха, и траурная лошадь, покрытая до земли черною суконною попоною и ведомая под узцы также двумя конюхами.

За этой процессией шло, в преднесении икон, многочисленное духовенство в великолепных облачениях, с зажженными восковыми свечами в руках и постоянно пели. За гробом шел император в длинной мантии, имея возле себя с правой стороны герцога, а с левой – князя Меншикова, которые оба были также в черном и в длинных мантиях. Позади их следовали прочие вельможи, но не в большом числе, не более 20 человек, не все в черном и в черных мантиях.

В заключении всего тянулся ряд пустых саней. За немецкой слободою император и герцог сели каждый в свои сани и воротились назад, но князь Меншиков, как мне сказывали, шел за процессиею до самой церкви, где един красноречивый проповедник[272] говорил надгробное слово и где гроб снова открывали для отдания последнего целования усопшему. По окончании всего солдатами произведено было три полных залпа»[273].

На этом завершилась славная и печальная, полная успехов и неудач жизнь «храброго воина и веселого нравом человека» Томы Кантакузино.

Со смертью графа и его близких пресеклась первая попытка закрепления среди именитых родов российского дворянства потомков византийских императоров. Значительно позже, 29 апреля 1893 г., представители уже другой ветви рода Кантакузино были утверждены в княжеском достоинстве Российской империи и внесены в «Общий гербовник», часть ХII, под номером семь[274].

Еще до погребения Т. Кантакузино в Москве с целью уберечь движимое и недвижимое имущество, оставшееся после графа в Переяславском полку, его многолетний приятель и покровитель А. Д. Меншиков отправил туда нарочного[275] к майору Южакову. В своем письме он предписывал оставшиеся после смерти Т. Кантакузино «домы и маетности в Переяславском полку… осмотреть и переписать, и какие есть в них пожитки оное все, також переписав, имянно запечатать. Буде же что после его смерти, кто уведав о том растащил, и то все собрать и во всякой иметь сохранности, пока оставшая [ся] после ево генерала-маеора жена туда прибудет или кого от себя пришлет»[276].