Книга Правда Грозного царя - Вячеслав Манягин

Иоанн трудился во славу Отечества, стремясь создать великую православную державу, но измена гнездилась среди ближайшего окружения, среди вельмож, самим своим происхождением предназначенных заботиться о благе государства. Царь страдал и с горечью писал: «Ждал я, кто бы поскорбел со мной, и не явилось никого; утешающих я не нашел — заплатили мне злом за добро, ненавистью за любовь».

В конце 1564 года, измученный бесконечными интригами, Иоанн сложил с себя царский венец и покинул столицу в сопровождении избранных по всему государству дворян, детей боярских и приказных людей. Остановившись в Александровской слободе, он прислал в Москву в январе 1565 года два письма, в которых сообщал, что не имеет гнева на простых подданных, но опалился на придворных и вельмож, которые злоумышляли на него и не желали, чтобы он царствовал. Посему царь отказывается от власти и поселится, «где Бог укажет». Народ с ужасом воспринял возможность лишиться законного государя и единодушно потребовал от бояр и митрополита вернуть Иоанна на трон, обещая, что сам «истребит лиходеев и изменников».

Грозному понадобился месяц, чтобы принять решение. Ранее уже говорилось о стремлении удельно-княжеской партии ограничить самодержавную власть в свою пользу. На практике оно означало претворение в жизнь анархических идеалов, гибельных для государства. Иоанн видел эту опасность и был вынужден принять ряд решительных мер для уничтожения политического и экономического значения удельных князей. В начале февраля 1565 года, вернувшись в Москву, царь вновь принял власть и объявил о создании опричнины.

Чаще всего опричниной на Руси называлась вдовья часть земли, выделяемая из поместья погибшего служилого человека его вдове в виде своеобразной пенсии для пропитания и воспитания детей до их совершеннолетия. И не случайно царь Иоанн назвал свой удел так же. Государь, впервые в русской истории венчанный на царство по обрядам древних византийских императоров, собирался «развестись» с государством. Но муж с женой и царь с державой в православной Руси могли разлучиться только в том случае, если один из супругов умирал или уходил в монастырь. Последнее, видимо, и хотел сделать в 1565 г. разочаровавшийся в подданных царь.

Согласившись вернуться к власти, Иоанн отложил пострижение в монахи, но созданная им опричнина «многим походила на монастырское братство». Можно сказать, что это был военно-монашеский орден, предназначенный для защиты единства государства и чистоты веры. Александровская слобода была перестроена и являлась внешне и внутренне подобием монастыря. При поступлении на опричную службу давалась клятва, напоминавшая монастырский обет отречения от всего мирского.

Жизнь в этом мирском монастыре регламентировалась уставом, составленным лично Иоанном, и была строже, чем во многих настоящих монастырях. В полночь все вставали на полунощницу, в четыре утра — к заутрене, в восемь начиналась обедня. Царь показывал пример благочестия: сам звонил к заутрене, пел на клиросе, усердно молился, а во время общей трапезы читал вслух Священное Писание. В целом богослужение занимало около девяти часов в день.

Многие историки пытались и пытаются представить все это ханжеством, разбавленным кровавыми оргиями, но не могут подтвердить свои обвинения реальными фактами. Тем, кто твердит о ханжестве, предлагаем пожить «по-царски» хотя бы месяц, чтобы убедиться, что без глубокой веры подобный ритм жизни просто невозможен. А ведь Иоанн жил так годами!

Впрочем, для историков в данном случае факты не имеют ровно никакого значения. Когда речь идет о ненавистной им опричнине, они словно теряют способность к объективному анализу и разражаются в адрес Грозного филиппиками, ничуть не стесняясь подменять историческую истину домыслами a la Карамзин или Курбский.

Вот как описывал опричную жизнь царя Валишевский: «После всенощной в Александровской слободе Иван отправляется в свою опочивальню, где три слепых старика должны были усыплять его своими сказками. Кроме того, сидя у его изголовья, они, вероятно (здесь и далее выделено мой. — В.М.), оберегали его от ночных видений и избавляли от тяжелого одиночества (как известно, цари в одиночестве не спали — при дворе была должность постельничего, спавшего в одном помещении с царем. В описываемое время постельничим был Дмитрий Годунов, дядя будущего царя Бориса Годунова. — В.М.). Днем государь имел другие развлечения. Не отправлялся ли он, как говорили, в застенок наслаждаться видом пыток, производимых по его приказанию? Не заменял ли он там палача? Не менялось ли тогда его мрачное и угрюмое лицо, не становился ли он веселее среди этих ужасов, не сливался ли его дикий хохот с криками жертвы? Все могло быть. Но государь развлекался и менее кровавыми играми скоморохов, фокусников и медвежатников».

И с помощью такого примитивного подлога формируется в общественном сознании образ Иоанна — «кровавого деспота»! Прочтите цитату еще раз, вдумайтесь. Сначала приводится известный факт: царь любил слушать на ночь сказочников. Затем нам намекают, что старички-рассказчики «вероятно» — да и кто может знать о том наверняка? — спасали царя от мук неспокойной совести. После таких намеков самое время объяснить происхождение этих мук. Не утруждая себя доказательствами, автор высыпает на читателя ворох домыслов о дневном времяпровождении царя, который, возможно, шел в застенок, возможно, наслаждался пытками, возможно, заменял там палача и, возможно, дико при том хохотал. Ну а если не шел, не наслаждался, не заменял и даже не хохотал? Если ничего подобного не было? Автора это не волнует. Зачем доказательства? Все и так знают, что Иоанн был тираном. И просто сказав: «Все могло быть», — Валишевский уже говорит о «кровавых играх» как о доказанном факте, мельком упоминая, что царь, кроме пыток, развлекался и скоморохами.

Конечно, царю приходилось отдавать приказы о казнях. Иоанн управлял государством с 1538 г. по 1584 г., почти 46 лет. За это время было казнено 3–4 тысячи человек, т. е. меньше ста человек в год, включая уголовных преступников. Причем «периодическое возникновение широко разветвленных заговоров» не отрицает ни один уважающий себя историк.

Однако невозможно убедить некоторых отечественных и зарубежных исследователей взглянуть на документальные данные беспристрастно. Например, В. Б. Кобрин считает, что заговоров против царя не было, а имели место измышления иностранных мемуаристов, которые таким образом пытались показать «слабость» московского режима и убедить своих хозяев вести более активную антироссийскую политику.

Интересно получается: когда источники сообщают о боярских заговорах — это домыслы; когда пишут о гуманности Грозного — это снисходительность и лесть; зато, когда речь идет о «кровавых казнях» — любая ложь проходит «на ура» безо всяких доказательств. Но мемуары той эпохи так и пестрят рассказами о бесчисленных интригах и изменах. Факты и документы — вещь упрямая, а они свидетельствуют, что против Грозного были составлены несколько следующих один за другим опасных заговоров, объединивших многочисленных участников из придворной среды.

Так, в 1566–1567 гг. царем были перехвачены письма от польского короля и от литовского гетмана ко многим знатным подданным Иоанна. Среди них был и бывший конюший И. П. Челяднин-Федоров, чей чин делал его фактическим руководителем Боярской Думы и давал ему право решающего голоса при выборах нового государя. Вместе с ним письма из Польши получили князь Иван Куракин-Булгачов, три князя Ростовских, князь И. Д. Бельский и некоторые другие бояре. Из них только Бельский не вступил с Сигизмундом в самостоятельную переписку и передал царю Иоанну письмо, в котором польский король предлагал князю Ивану Дмитриевичу обширные земли в Литве за измену русскому государю. Остальные адресаты Сигизмунда продолжили письменные сношения с Польшей и составили заговор, ставящий своей целью посадить на русский престол князя Владимира Старицкого.