Книга Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне - Елена Первушина

Теперь только что обнаружили, что одним из заключенных при содействии одного инвалида отправлено в город письмо; впрочем, письмо не имело иной цели, кроме желания заключенного получить известия от приехавшей из Москвы жены. Я благословляю небо за то, что горести заключенных не причиняли нам беспокойства вчера[61]. Я вспомнила о них лишь при виде каземата, и у подножия могилы моего сына я молила Бога даровать им раскаяние и отпущение грехов.

15 марта. Понедельник

Николай прошел ко мне сегодня вечером; мы много говорили о поездке Елены[62] и моей[63] и на всякий случай сделали кое-какие приготовления; мой сын и Александра проведут вечер и переночуют в Аничковом дворце, чтобы принять ванну; завтра я должна буду там обедать. Николай рассказал мне, что в показаниях, сделанных вчера этими несчастными, содержащимися в крепости, один из них – я полагаю, что это Поджио, – сообщил, что было решено также убить и Марию и Анну за границей[64].

16 марта. Вторник

Князь Голицын, Михаил, Бенкендорф, Николай рассказывали мне вчера, что на вчерашнем допросе Вадковский[65] сообщил, что если бы тот, кто принял его в это общество, потребовал от него, чтобы он убил отца, мать, брата и сестру, то он бы выполнил это; его принял Пестель. Это заставляет содрогаться! Все время, пока длилось погребение[66], Михаил Орлов, который тоже в тюрьме, простоял на коленях. Бог ниспослал ему раскаяние. Вечер прошел спокойно, Оранский[67] пил у меня чай. Я получила известие от Императрицы от 8 марта; она сообщает, что состояние дорог вынуждает ее задержаться еще до апреля.

17 марта. Среда

У меня обедали Елена, Вильгельм Оранский, моя племянница, Евгений и Нелидова, после обеда я работала, а затем провела вечер с Александрой, после чего снова работала.

Николай рассказывал нам, что Каховский, который содержится в крепости, сознался, что 13-го вечером Рылеев побуждал его отправиться на другой день во дворец в форме гренадерского конвойного офицера, чтобы убить в коридоре Николая, и что для этого он должен был переодеться и надеть гренадерский мундир; он отказался и сказал им, что хотя они начали ранее его, но он хочет умереть с ними, и он действительно явился на площадь. Какой ужас! это заставляет содрогаться, тем более что, замышляя убийство, они говорили о нем со спокойствием и хладнокровием, на которые способны лишь развратные натуры! Да будет милостив к нему Господь!

22 марта. Понедельник

Вечером я видела своих детей. Государь был сегодня очень интересен – он говорил о Турции, сообщая различные новости, сказал, что не хочет смешивать греческие дела с турецкими, что останется верен системе политики покойного императора, что не следует поддерживать возмутившихся, но что он твердо намерен добиться от Турции возобновления переговоров относительно Молдавии и Валахии. Эпизод с Сербией. Затем Николай рассказал мне, что в Варшаве один из арестованных после допросов повесился в тюрьме и что это очень досадно, так как он мог бы сделать важные сообщения.

17 июля. Суббота

При моем пробуждении мне доложили о приезде генерал-адъютанта Чернышева, который привез мне вести от государя. Я быстро встала и, совершив молитву, велела ему войти. Он передал мне письмо от моих детей от 13-го числа. Чернышев рассказал мне все подробности этого ужасного дня.

В 3 часа утра их вывели из тюрьмы…[68] Два батальона Павловского полка… Пятеро приговоренных к повешению вели себя очень сдержанно, особенно Сергей Муравьев, Бестужев и Каховский. Говорят, Пестель жаловался на объявленный ему род смерти: он надеялся, что его расстреляют. Всходя на ужасную доску, трое упомянутых мною выше молились Богу за государя. Произошел ужасный случай: палач взял для Рылеева, Сергея Муравьева и, кажется, Бестужева слишком тонкую веревку… Когда роковую доску выдернули из-под них, веревка оборвалась, и они со связанными руками и ногами упали, как мешки, и даже расшиблись; пришлось начинать сначала; при этом Рылеев в столь страшную минуту, вместо того чтобы возвысить свою душу, сказал: «И тут мне надобно лбом смерть пробивать».

Когда это было окончено, тех, которые должны были подвергнуться разжалованию, выстроили перед их полками, а тех, которые… принадлежали…. каре, образованное Павловским полком. Чернышев говорил мне, что большая часть этих негодяев имела вызывающий и равнодушный вид, который возмутил как присутствующих, так и войска; были такие, которые даже смеялись, между прочим, и сын нашей бедной княгини[69]. Он имел дерзость раскланиваться и здороваться со своими знакомыми. Церемония была ужасна. Перед полками, к которым они принадлежали, они были лишены дворянства, затем они были должны стать на колени: полковой профос сорвал с них эполеты и знаки отличия, после чего над их головами ломали шпаги; затем их силой увели.

Все это продолжалось почти до пяти часов. Толпа не была велика, но она увеличилась к концу казни. Тела оставались в течение двух часов на виселице, после чего их сняли и погребли. Да будет к ним милостив и милосерд Господь! Чувства некоторых из них, побудившие их молиться за нашего дорогого Николая, позволяют мне верить в их раскаяние и надеяться на Божественное милосердие. Я также надеюсь, что по милости Провидения моему сыну никогда больше не придется переживать в течение своего царствования столь ужасного дня.