Книга Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

Возвращение было воспринято с крайним раздражением и недоумением в русской армии. Досада, стыд, гнев – вот чувства, которые испытывали отступающие после победы. Повсюду стоял ропот, повсюду проклинали главных командиров.

– Измена! И очевидная измена! – пылко кричали одни.

– Что это, государи мои! – рассуждали другие. – Или мы затем только в Пруссию приходили, столько трудов положили и столько крови своей пролили, чтобы вернуться в Ригу?

– Что это деется с нами? – сокрушались третьи. – Куда подевался ум у всех наших командиров?

Удар по самолюбию воинов был чувствительным, но делать было нечего… И с неохотою русская армия потащилась в обратный путь.

«Суровость времени и недостаток в здешней земле провианта и фуража, равно как изнуренная совсем кавалерия и изнемогшая пехота» – так объяснял Апраксин причины отступления.

Глава 8

Маневры прусского короля

Андрей Болотов вместе с армией поспешно отступал, и горькие раздумья часто одолевали его. Удивляла проворность, с какой отступали, будто какая-нибудь большая беда угрожала русской армии, будто превосходящий в силах неприятель гнал разбитую армию. А ведь угнетало то, что разбитый Левальд, опомнившись после Гросс-Егерсдорфа и узнав об отходе своих победителей в отечественные пределы, не торопясь, соблюдая все военные предосторожности, пошел за отступающими, изредка постреливая им вслед.

В какой уж раз главная квартира Апраксина издала приказ: уменьшить количество повозок в армии, которые мешают быстрее двигаться; два офицера вполне могут уложить необходимые им вещи на одну повозку, а оставшееся сжечь.

– Изрядное награждение за труды наши! – роптали офицеры между собой, поругивая своих главных командиров. – Вместо того чтобы возвращаться в Отечество с полученным от неприятеля прибытком, велят нам и свое родное сжечь и бросать!

Но поспешное отступление не помешало Апраксину проявить свои верноподданнические чувства: 5 сентября он приказал торжественно отметить именины Елизаветы Петровны. В полковых церквах состоялись службы, потом полки были выстроены для парада, из пушек и ружей дали троекратные залпы.

Вместе с солдатами участвуя в стрельбе, Болотов иронически думал: «Вот и пригодился порох, много пудов его сейчас расстреляно. Да ведь и по правде сказать, у нас так много его осталось, не везти же его обратно. Теперь еще несколько повозок можно уничтожить. Опять же выгода… А как радуются жители, смотрящие на наше отступление… Ведь присягали Елизавете Петровне, теперь присягнут снова Фридриху… Какой позор…»

И армия снова двинулась в сторону Немана.

Пошли дожди. Дороги развезло. Отступление стало еще мучительнее. Глубокая и топкая грязь, стоявшая повсюду, постоянно льющий дождь делали безуспешными всякие попытки развести огонь и обогреть страждущих. Увеличилось количество больных. Небольшие неприятельские партии начали постоянно беспокоить отступавших, своей пальбой словно кнутом подгоняя их оставить пределы Пруссии.

19 сентября вздумалось Апраксину торжественно отметить месяц со дня Гросс-Егерсдорфской победы. Всем была очевидна глупость сего празднества, но Апраксин, любитель пышности, отдал приказ пальбой из пушек праздновать эту победу.

Андрей Болотов со своими товарищами откровенно смеялись над любочестием своего незадачливого предводителя.

И что же? Не успело ободнять, как в армии услышали пальбу из пушек. Удивленные солдаты и офицеры выскочили из своих палаток и, смеясь, сбившись в кучки, продолжали иронизировать над славолюбивым фельдмаршалом.

– Что-то не терпится нашему предводителю!

– Видно, что торжество у государя предводителя нашего близко лежит на сердце, что начал оное так рано!

– Да! – смеялись другие. – Видно, что и пороху у нас много, что так изволит тешиться и терять его совсем по-пустому.

– Не лучше ли совсем эту победу позабыть, чтоб не так стыдно было бежать к своим берегам, – горько говорили третьи.

Но тут произошло совсем неожиданное. Ударило ядро в офицерскую палатку и разнесло ее до лоскутков. Потом мимо пораженных офицеров пронеслось второе ядро и опрокинуло часть обозных повозок. Потом третье, четвертое, разметавшие еще несколько палаток.

– Уж не рехнулся ли наш фельдмаршал, стреляя по своим? – крикнул один из офицеров, оглядываясь по сторонам в поисках укрытия.

Лишь много часов спустя, снимаясь с лагеря, Андрей Болотов узнал подробности происшедшего. Оказалось, что Левальд, заняв Тильзит, приказал снять дальнобойные крепостные пушки и открыть пальбу по русскому лагерю, готовившемуся праздновать Гросс-Егерсдорфскую победу. Ядра были направлены на ставку фельдмаршала Апраксина, но, не долетев, разметали несколько палаток и повозок в обозе. Апраксин, в свою очередь, приказал открыть огонь по Тильзиту, но через четыре часа пальбы, не причинившей никакого вреда ни армии Левальда, ни жителям Тильзита, наша армия поспешно отступила еще на несколько верст.

Раздосадованный и оскорбленный таким «коварством» пруссаков, Апраксин, по примеру Левальда, разорявшего при своем недавнем отступлении все селения, дабы ничего не оставить неприятелю, велел опустошать огнем и мечом все селения, которые проходила наша армия, чтобы неприятелю негде было найти себе прибежища. Видно, это и образумило прусскую армию, отказавшуюся от дальнейшей погони. Лишь небольшая партия прусских гусар следовала до самых границ.

Выпал первый снег. Наступали настоящие осенние холода. А тут еще одна неприятность выпала на долю юного Андрея Болотова: в одно ненастное утро он узнал, что он от полка направлен в ординарцы к Апраксину. А это означало, что он должен сдать роту и на несколько дней отбыть в его распоряжение, приобщив и свою повозку к фельдмаршальскому обозу.

21 сентября, в стужу и слякоть, наша армия покинула очередной лагерь. Поход был трудным. Частые ручейки и топкие лощинки затрудняли движение. В топкую и вязкую грязь сапоги уходили так, что с трудом их вытаскивали, чтобы сделать следующий шаг.

Андрею Болотову и на лошади было нелегко. А каково солдатам, утопающим в грязи? Обоз где-то застрял. Солдаты оказались без палаток и горячей пищи.

С ужасом и содроганием увидел Андрей Болотов, как по колено в грязи тащились победители при Гросс-Егерсдорфе. Если раньше он примечал недостатки с точки зрения ротного командира, знал состояние соседних рот, полка, то сейчас перед ним открылось жалкое состояние всей армии.

Фельдмаршал и его огромный обоз шли впереди. В назначенное место для нового лагеря приехали засветло. Без спешки, спокойно фельдмаршал расположился в своей ставке, в теплых войлочных калмыцких кибитках, офицеры и обозные в палатках.

Какая пропасть открылась между фельдмаршалом и солдатами! Конечно, и сам Андрей Болотов устроился неплохо: дежур-майором и командиром над всеми ординарцами оказался самый ближний деревенский сосед – князь Иван Романович Горчаков. И как только князь услышал фамилию вновь прибывшего ординарца, так тотчас взял его под свое покровительство, пригласил обедать и ужинать к себе, пока Болотов будет исполнять обязанности ординарца.