Книга Тени Сталина - Владимир Логинов

— Тем не менее им все-таки было предъявлено обвинение в том, что они хотели отравить Сталина. И такое обвинение было предъявлено и отцу — что он тоже террорист и в сговоре с вредителями-врачами.

— Но тогда его уже отстранили от работы у Сталина!..

— Да, Берия все-таки добился своего. Но как ему удалось оговорить и убрать подальше самого верного Сталину человека — остается загадкой… Этого я не знаю. Может, в деле что-то есть?

— В деле ничего нет…

— Тогда не знаю. Но убеждена в одном: Сталин верил отцу безгранично. Я вспоминаю сорок шестой год, когда я была еще маленькой. Тогда отца тоже временно отстранили от исполнения своих обязанностей. Это было летом, и мы всей семьей отправились на юг. Но когда подошло время отпуска Сталина, он твердо сказал: «Я без Власика никуда не поеду!» И его пришлось вызвать и возвратить на прежнюю должность. Это я очень хорошо помню.

— Но мы говорим о пятьдесят втором.

— Якобы причиной тому были какие-то финансовые нарушения или злоупотребления. Может, было что-то неладное у него в бухгалтерии, но я в этом сильно сомневаюсь, вспоминая о том, с какой ответственностью относился отец к финансовым вопросам. Причем самое интересное, что эти мотивы подробно рассматривались и в пятьдесят шестом, когда он вернулся, и в шестьдесят шестом, когда он уже до самого верха добрался. Десять лет он боролся за свою реабилитацию. И в конце концов, после того как его дело было рассмотрено на комиссии в КПК под руководством Шверника, он пришел на прием к Николаю Михайловичу, и тот ему сказал: «Ну, Власик, ты молодец, что долго терпел. Наконец твое дело решится, и, скорее всего, в твою пользу. Скоро тебя вызовут и тебе будет дан ответ». И случилось так, что под самые ноябрьские праздники шестьдесят шестого, а именно шестого ноября, его вызвали и дали отрицательный ответ. И это был окончательный отказ, который явился для него таким жутким ударом, что он не смог его пережить. В это время как раз умирает академик кардиолог Бакулев, с которым он был очень дружен и который лечил отца до последнего дня. Это произошло в марте шестьдесят седьмого и невероятно подкосило здоровье отца: у него пропал аппетит, он стал худеть и буквально через три месяца, восемнадцатого июня, скончался.

— Говорят, будто Александр Николаевич Бакулев привлекался по «делу врачей»?

— Нет, он не привлекался. Как позже выяснилось, и эти врачи были кристально честные люди. Кстати, та самая Тимащук попадает ни с того ни с сего под машину.

— Помогли попасть…

— Скорее всего. Да, чуть не забыла. Отец в Сибири, куда его высылали, еще отморозил свои больные легкие. В пятьдесят четвертом. Это тоже сыграло свою роль. Как я уже рассказывала, мама туда к нему ездила, а я с бабушкой оставалась. Все-таки необыкновенной женщиной была моя мама. С одной стороны, светская дама, а с другой, вы знаете, никакой черной работы не гнушалась. Могла делать все. И печку топить, и в очередях стоять, и за несколько километров за продуктами ходить. Она была настоящей подругой и женой отца. Ни разу его ни в чем не подвела, в какой бы ситуации ни находилась, и до последнего его вздоха была рядом с ним. Там, в Сибири, она, как смогла, наладила ему быт. А когда он в Лефортове и в Бутырке сидел, она ему постоянно передачи носила, по полдня в очередях выстаивала. Ну а вернулся он, конечно, сломленным. Пытался куда-то писать, чтобы хоть в партии восстановили. Я с болью вспоминаю эти письма. Ведь он же был настоящим коммунистом, не таким, как эти, сегодняшние… Нет, ничего. Только сняли судимость и дали гражданскую пенсию…

— А награды все конфисковали?

— Все абсолютно! Четыре ордена Ленина, Кутузова, Красного Знамени, медали, звания… Все кинопленки и записи голоса Сталина забрали… А огромное количество фотографий, фотоаппараты…

— И вещи?

— Много вещей. Но все они были оплачены, и мама хранила все счета. Сначала они были в деле. А когда была комиссия КПК, то выяснилось, что все эти бумаги да и вообще все реабилитирующие его документы из дела исчезли! Пропали в архивах ЦК. Я помню, он как-то заходит в дом и говорит: «Ты представляешь, все пропало! Я не могу ничего доказать!»

— Как я помню по делу, ему постоянно что-то шили, чтобы как-то накрапать на состав преступления. Но им это так и не удалось…

— Совершенно верно. Смотрите, отпало «дело врачей» — финансовые нарушения! Они отпадают — художник Стенберг! Его оправдывают и выпускают — превышение прав и полномочий! Я до сих пор не знаю, на каком основании ему было отказано в реабилитации! Никаких мотивировок и ссылок! Гробовое молчание! А все дела, которые ему шили, развалились, как карточные домики! В 1984 году я написала от своего имени письмо Генеральному секретарю ЦК КПСС с просьбой о реабилитации отца. Получила чрезвычайно лаконичный ответ из Военной коллегии: «Реабилитации не подлежит». И никаких объяснений, ссылок на статьи, ничего. Так я и не знаю, за что все-таки был осужден мой отец. Что это такое?!

— Личные враги, вы же рассказывали…

— Скорее всего, дело в этом. Ведь после ареста Абакумова пришел Серов, который был его смертельным врагом! Уже в шестидесятых годах отец рассказывал, что на его допросах Серов (а он в свое время метил на его место, но отец тогда крепко на ногах стоял) говорил ему прямо в глаза: «Я тебя уничтожу!» А Серов долго сидел… Его только дело Пеньковского подкосило. Говорили, что Пеньковский был его зятем. А это уже конец шестидесятых. И Руденко крепко сидел, и другие товарищи, кому он в свое время не угодил, тоже топили его. Ведь он им всегда в глаза резал правду-матку… Вот и получай теперь!.. А потом он мне как-то раз сказал, что у всей этой своры было очень много всякой родни. Ладно, он обеспечивал членов правительства, но ведь кроме них требовали обслуживания всякие тещи и снохи! Они-то все своим высокопоставленным родственникам и нашептывали.

— Скорее всего, это напоминало какой-то молчаливый заговор.

— В самом деле. И это продолжается до сих пор. Как началась эта перестройка, вдруг появились книги с такой махровой ложью об отце, что у нас с мамой чуть ли не волосы дыбом встали. Возьмите, к примеру, автора «Тайного советника вождя» Успенского. Он там внешность отца так расписал, что мы просто диву давались: откуда у него такая желчная злоба? Кто ему это все наговорил? «Власик, — распинался он, — это страшная личность, это человек, который был способен на самую высшую подлость, на неслыханные злодеяния…» Это ужас — какая махровая ложь и какие оскорбления! Вот так мертвого пинать! А потом еще публикация в «Военно-историческом журнале»… Мама не выдержала и написала в редакцию очень сильные и хлесткие письма. Подписалась: «Вдова Власик», — и отослала. Конечно, никакого ответа.

— Надо было в суд подать! Ведь их самих чуть где зацепишь — так сразу тебе ярлык: «сталинист», «фашист». А над мертвыми глумиться — это любимое занятие. Порода такая…

— Но мама это не терпела и всегда давала отпор. И я тоже Коротичу писала, этому «правозащитнику» и «демократу». А он сбежал, как только понял, что придется отвечать за то, что напакостил…