Книга Изображение военных действий 1812 года - Михаил Барклай-де-Толли

«Отступление было необходимо, – пишет Данилевский, – но как в виду Наполеона идти назад, среди ясного летнего вечера? Однако же, невзирая на близость неприятеля, главнокомандующий велел армии сниматься с лагеря. Наполеон, находясь в пяти верстах от нашей позиции, не мог рассмотреть истинной цели начинавшегося движения. Оно показалось ему обыкновенным переходом войск с одного места позиции на другое, и наши колонны успели отойти назад, прежде нежели неприятель мог удостовериться в отступлении их.

Решившись не принимать сражения, Барклай де Толли велел графу Палену держаться до последней крайности. Доверенность главнокомандующего оправдалась в полной мере: он несколько раз посылал благодарить графа Палена. Армия была в полном отступлении, а граф Пален все еще сражался. Под вечер он перешел на правый берег Лучесы. Туда последовали за ним, в двух местах, несколько рот французских егерей.

Наполеон, имея, таким образом, во власти своей переправу через Лучесу, приказал авангарду остановиться и начал располагать корпуса в боевой порядок, для сражения на другой день. Пока неприятель готовился к нападению, граф Пален последовал ночью за армиею. Уверенность Наполеона в близости сражения была так велика, что, когда, 16-го поутру, донесли ему с передовых постов об отступлении русских, он не хотел тому верить, и сам поехал удостовериться в истине сего известия.

Сомнение его было непродолжительно. Прибыв на позицию, накануне занятую русскими, он увидел одни опустелые биваки: тут не было ничего забытого, брошенного; никакого «признака торопливого отступления». Нашли только спавшего под кустом русского солдата.

Приведенный к Наполеону, он ничего не мог сказать, куда пошла армия: к Петербургу или к Москве. Наполеон послал авангарды по дорогам Санкт-Петербургской и Смоленской, а сам поехал в Витебск, где оставалось весьма мало жителей. Сами французы отдают справедливость искусству, с каким Барклай совершил отступление.

По словам Шамбре, наша армия, оставляя Наполеона в полном убеждении, что она готова принять битву, снялась с позиции и отступила в таком порядке и с такой быстротою, что равнина, которая еще накануне, вечером, так сказать, была наводнена нашими войсками, к утру не представляла никаких следов столь недавнего их пребывания; даже не было признаков, по которым можно было видеть, куда направилась наша армия.

Барклай имел все права гордиться отступлением, исполненным в виду сильнейшего и решительного неприятеля, в устройстве, не всегда встречаемом на обыкновенных маневрах, в мирное время.

Донося императору Александру о делах 13, 14 и 15 июля, в которых войска наши с честью подвизались под начальством Остермана, Коновницына и Палена, Барклай де Толли писал: «Войска вашего императорского величества, в течение сих трех дней, с удивительной храбростью и духом сражались противу превосходного неприятеля. Они дрались как россияне, пренебрегающие опасностями и жизнью для государя и Отечества.

Я не решу, кому: войскам ли авангарда, 4-го корпуса, или 3-й дивизии отдать преимущество. Все соревновали в мужестве и храбрости. Одни только неблагоприятствующие обстоятельства, не от 1-й армии зависящие, принудили ее к сему отступлению, которым она, в военном смысле, может вполне тщеславиться, произведя оное в виду превосходнейшего неприятеля, удерживаемого малым авангардом графа Палена.

Все офицеры отлично выполняли долг свой, и вообще войска оказывают такую ревность и усердие, что я уверен в совершенном успехе генерального сражения, если бы только обстоятельства не воспрепятствовали ныне дать оное. Но, соединившись с князем Багратионом, не может уже быть сомнение в поражении врагов, почему и спешу я совершить сие соединение (к коему я уже, с моей стороны, дал средство прибытием своим в Витебск) и предупредить движением моим прибытие неприятеля чрез Могилев в Смоленск, в чем, вероятно, ныне состоит цель его. Непоколебимая храбрость наших войск дает верную надежду к большим успехам».

Выступление нашей армии из-под Витебска началось около вечера 15 июля; 17-го левая и средняя ее колонны соединились при Поречье. Туда же, как мы видели, надлежало прибыть и Дохтурову, но, вследствие известия, что неприятель идет в больших силах на Смоленск, Барклай велел ему поспешать к этому городу и, по прибытии туда, стараться открыть сообщения с Платовым.

«Совершенное спасение Отечества, – писал он Дохтурову, – зависит теперь от ускорения занятия нами Смоленска. Вспомните Суворовские марши и идите ими». Смоленск был пунктом чрезвычайной важности. При нем предполагалось соединить обе армии, и, в случае потери его прежде этого соединения, оно отдалилось бы на неопределенное время.

Переночевав в Поречье, армия тронулась, 18 июля, на Холм и 20-го пришла к Смоленску, куда накануне прибыл Дохтуров. Неприятель преследовал Барклая до Поречья и тут остановился, увидев, что не может предупредить нашу 1-ю армию в занятии Смоленска.

«Я иду форсированным маршем из Поречья к Смоленску, – читаем мы в тогдашней переписке Барклая с Багратионом, – чтобы там непременно предупредить неприятеля и не давать ему далее распространиться внутрь нашего государства, почему я твердо решился от Смоленска ни при каких обстоятельствах не отступать дальше и дать там сражение, несмотря на соединенные силы Даву и Наполеона.

Теперь, кажется, ничто уже не может препятствовать вашему быстрому движению к Смоленску, от чего совершенно зависит участь государства, и потому полагаюсь на ваше решительное содействие, а без того трудно будет устоять против всех соединенных сил неприятельских. Первая армия тогда будет иметь разве только то утешение, что она принесла себя на жертву для защиты Отечества, быв оставленной от своих товарищей.

Именем Отечества, убедительнейше прошу вас поспешить прямейшим направлением к Смоленску. По прибытии вашем 1-я армия возьмет тотчас свое направление вправо, дабы очистить Псковскую, Витебскую и Лифляндскую губернии, которые, между тем, уже наверно заняты будут неприятелем». На другой день по отправлении этого письма, 20 числа пришло от Багратиона известие, что для армии его путь в Смоленск открыт.

«Ваше отношение, – писал Багратиону Барклай, так меня порадовало, что я не могу вам того изъяснить; с благополучным соединением для блага Отечества искренне вас и себя поздравляю». Вместе с этим он просил князя опередить 2-ю армию и приехать в Смоленск, для соглашения о будущих действиях, и, уже не сомневаясь в возможности скоро встретить врага грудью, отдал следующий приказ по войскам своей армии: «Солдаты! Я с признательностью вижу единодушное желание ваше ударить на врага нашего.

Я сам с нетерпением стремлюсь к тому. Под Витебском мы воспользовались же случаем удовлетворить сему благородному желанию: вы знаете, с какой храбростью 4-й корпус и 3-я дивизия и напоследок малый арьергард наш удерживали там превосходнейшего числом неприятеля и открыли путь 6-му корпусу соединиться с нами; мы готовы были после того дать решительный бой, но хитрый враг наш, избегая оного и обыкши нападать на части слабейшие, обратил главные силы свои к Смоленску, и нам надлежало защиту его, а с ним и самого пути в столицу, предпочесть всему.