Книга Три королевских слова - Агата Бариста

Лица Мартина не было видно, а по интонациям я никак не могла понять, шутит он или говорит серьезно.

— И как тебе это удалось?

— Ну, я тоже немножко охотник.

— А зачем ты его поймал?

— Просто потому, что я смог это сделать. Ты же не думаешь, что такое может каждый?.. Знаешь, как здорово сделать то, что другие не могут? И потом, вдруг за кем-то должок будет… пригодится…

Я мягко, но решительно высвободилась из рук Мартина, чтобы посмотреть на него.

Конечно, он смеялся. Голубые глаза искрились весельем. У меня отлегло от сердца. Если не видеть славной мальчишеской улыбки, шутки Мартина могли производить зловещее впечатление. Преследовать человека после смерти — как это низко! Не был колдун, создавший такую куклу, «крутым». По-моему, он был изрядной сволочью.

Черный человечек продолжал неподвижно лежать, склоняясь к ногам Мартина, и я присела на корточки, предварительно оглядевшись по сторонам. Никто даже не смотрел в наш угол. Наверное, Мартин отвел всем глаза, он был мастер на такие штуки.

— А как ты думаешь, его можно потрогать?

— Можно, если я прикажу.

Мартин произнес длинную гортанную фразу на незнакомом языке. Звучание было невероятным. Я никогда не слышала подобного сочетания звуков и даже примерно не смогла предположить, к какой группе языков этот относится.

Древнеегипетский?

Ушебти вскинулся, легко поднялся с пола и подбежал ко мне. Задрав круглую голову, он рассматривал меня, а я — его.

Рубиновые угольки тлели, по широкоскулому лицу пробегали тени, вокруг ушебти по-прежнему ощущалась дрожь воздуха.

Я протянула человечку ладонь, и он вдруг обхватил пальцы, уткнувшись в них носом.

— Ой, холодный какой! — Я засмеялась. — Смотри, что он делает!

— Он запоминает твой запах.

— Зачем?

— Такова его природа. Он охотник.

Я нахмурилась и пошевелила пальцами, но ушебти вцепился в них сильнее.

— Знаешь что? А пусть он кого-нибудь другого запоминает. Скажи ему, чтоб отпустил меня. Я никому ничего не должна. И тебе тоже.

— Это сейчас, — как бы невзначай заметил Мартин, но, пока я подбирала достойный ответ, снова произнес несколько незнакомых слов повелительным тоном.

Ушебти отпустил мои пальцы. Он вернулся к копью, поднял его, прижал к груди и взмыл в воздух. Точно так же, без какого-либо ущерба он прошел сквозь стекло, очутился на прежнем месте и застыл. Рубиновые огоньки угасли, злое личико потеряло подвижность.

— Напугал он тебя? — спросил Мартин.

Лукавить мне не захотелось.

— Но это же не он. Это ты меня пугаешь. Иногда у тебя получается.

— Прости меня… Признаюсь в хвастовстве. Но ведь я это сделал! Никто не понял, что это за штука, один я. И я подчинил его. Разве тебе не интересно?

— Было интересно. Но…

Продолжения не последовало, потому что я никак не могла сформулировать четко, в чем же заключается «но». Может быть, в том, что я начинала понимать, насколько Мартин сильный колдун — немного странно для студента-библиотечника. Или в том, что мне начинало чудиться двойное дно в этом человеке с ослепительной улыбкой и веселыми глазами. А больше всего меня смущало то обстоятельство, что, когда Мартин стоял позади меня и касался губами моих волос, мне было наплевать на все «но» на свете.

Как ни в чем не бывало Мартин спросил:

— Ну что, теперь к Сикорски?

Однако после его прикосновений в душе царил полный хаос, и никакие инсталляции в мире сквозь него не пробились бы.

Не в коня корм, поняла я и решительно сказала:

— Нет уж. Хватит с меня на сегодня инферно. Пойдем лучше просто погуляем.

И мы покинули Эрмитаж и весь вечер бродили по городу. Мартин будто бы сделал шаг назад. Он вел себя как добрый приятель, задавал мне тысячу вопросов о моих пристрастиях, с интересом выслушивал ответы, комментировал их какими-то забавными историями, рассказывал анекдоты, читал стихи и вообще вел себя просто и мило как никогда. Прогулка напоминала затишье перед боем, и я была благодарна Мартину за эту передышку.

Белые ночи уже входили в силу, поэтому, когда мы подошли к дому в Малом переулке, смеркалось, но было все еще светло.

У входа мы остановились и посмотрели друг на друга.

— Я провожу тебя до квартиры, ты позволишь? — спросил Мартин.

— Ты пьешь кофе на ночь? — ответила я вопросом на вопрос.

— Еще как! — сказал Мартин.

Больше не было сказано ни слова. Я взяла его за руку и ввела в свой дом.

Мы молча поднимались по узкой лестнице. Ступени заканчивались одновременно слишком быстро и слишком медленно. Хоть бы Снежинка догадалась на кухню уйти, отстраненно подумала я на втором этаже. Если она останется в комнате — например, спрячется под диваном, — я буду чувствовать себя не в своей тарелке, подумала я на третьем. Впрочем, мне все равно, решила я, поднявшись на последний, четвертый этаж.

У дверей квартиры Мартин взял меня за плечи, развернул к себе и обнял. В полумраке его глаза сияли синим нетерпением, руки скользили по моей спине по-хозяйски уверенно.

— Кофе — это слишком долго, Данимира, — пробормотал он и нагнулся, чтобы поцеловать меня.

Я прикрыла глаза и поэтому не уловила, что в точности произошло.

Вспышка была такой яркой, что я увидела её сквозь веки. Раздался какой-то треск, как будто рвали тугую материю, объятия Мартина исчезли, и, когда я открыла глаза, он стоял у противоположной стены, ошеломленный и разъяренный. Поза у него была такая, как будто его в эту стену хорошенько впечатали. Золотые волосы приподнялись как наэлектризованные.

Я застыла столбом. Глупым, ничего не понимающим соляным столбом. Рот у меня приоткрылся, но слов не было.

Мартин искривил губы и выдал длинное многосложное ругательство на древнеегипетском. Может, и не на древнеегипетском, но это был тот самый язык, на котором он отдавал приказы ушебти. И это точно было ругательством.

Потом он отлепился от стены и пошел на меня.

Я продолжала стоять в ступоре.

Мартин приблизился и навис надо мною.

— Ты что творишь? — спрашивал он со спокойным интересом, но почему-то сразу стало ясно, что Мартин в бешенстве. — Ты же была не против?

Я кивнула.

— Я тебе противен?

Я в испуге помотала головой.

— Тогда как прикажешь это все понимать?

— Это не я. — Дар речи наконец вернулся ко мне. — Честное слово.

Мартин внимательно вглядывался в мои расширенные глаза.

— Данимира, ты ведь у нас правдивая девочка?