Книга Сердце внаем - Яков Евглевский

Но я крепился, Гарри, не осуждайте меня. Дал себе слово не выйти из рамок, не стать жертвой эмоций. И Анна еще долго, перезваниваясь с подругами, живописала мою поправку, наше житье, наши радости. Несмотря ни на что, за газетой мне было приятно слышать ее воркотню. Что бы там ни случилось, все на месте. Квартира, обед, беспредельно покорная жена и наконец появившееся здоровье… Ну что еще нужно человеку для счастья? А вот… Не хватало мне какой-то изюминки. Нет, конечно, назвать все это случайностью нельзя. Рано или поздно оно должно было случиться, и если бы стряслось не так, то вышло бы как-нибудь иначе». – «И вы не жалеете о произошедшем?» – впервые прервал его я. – «Ну… Двойственные чувства. С одной стороны, чисто житейской, не то что жалею… Просто трагедия. Огромное, непоправимое горе. Я потерял человека, которого уже никто и никогда не заменит. А с другой стороны… Что жалеть о гибели дома, если под ним скрывался вулкан? Жалей – не жалей. Не знаю даже, что сказать. У меня временами, накатами. То так, то этак. И в минуту переживания кажется, что верно только одно, а все остальное – чушь, гниль… А потом накатит иное, противоположное, и мерещится: живет оно в тебе целую жизнь – и целую жизнь, до конца, придется шагать с ним. И так до следующего раза… Тут, на этой койке, веселые мысли не приходят…

В тот день, когда все началось, у меня было удивительно хорошее настроение. Мы с Анной нагулялись, я покатал ее на карусели, и мы в “Континентале” посмотрели “Клеопатру”. Анна сидела, едва дыша. Как сейчас помню: шоколадная конфета застыла в руке, и она так и не донесла ее до рта. Яркие, сочные краски, бурные страсти всегда производят впечатление на ограниченных людей, тем паче если в своей жизни они ничего подобного не наблюдали. Поэтому, выйдя из кино, мы заговорили не сразу: я дал ей отдышаться. И она, придя в чувство, буквально обрушила на меня шквал эмоций. Разобрала все: и игру артистов, и исторические детали, и правдоподобность образов. Особое внимание уделялось смерти царицы, избравшей вместо произвола Августа жало гадюки. Анна зажмуривала глаза, вспоминая извивающуюся змейку на груди Клеопатры. “Неужели нельзя было придумать какую-нибудь другую смерть?” – “Каждый защищается, как умеет…” – “Каждый защищается, как умеет”, – повторил чей-то голос за моей спиной, в кустах, уже на подходе к дому. Мы разом оглянулись. Неподалеку стояла высокая, густо накрашенная блондинка в жакете и, попыхивая папиросой, держала на поводке громадного бульдога. Взгляд ее был вызывающ и презрителен. Наконец-то я напала на твой след, – про-“ цедила она сквозь зубы. – Утолила свое любопытство: хоть посмотрела, каков ты есть”. Она сплюнула и отвернулась. – “Кто вы? – ошарашенно спросил я. – Наверное, ошиблись”. – “Ладно, – махнула она рукой. – Шагай своей дорогой, малохольный! Ничего я не ошиблась. Таких за милю видно. Не хочу на тебя время тратить. Рекс, за мной!” Они внезапно исчезли, и собака даже не выдавила лая: ей, должно быть, передался настрой хозяйки. Мы с Анной взглянули друг на друга, пожали плечами и пошли домой.

К вечеру мы уже не вспоминали о загадочной незнакомке, но настроение у меня почему-то упало. И я не мог определить, отчего: то ли оттого, что мадам появилась передо мной как страшный сон, то ли оттого, что она смотрела с таким нескрываемым презрением? Правда, ближайшие дни принесли полное равновесие: я не думал больше об этом “чудовище” (слова Анны) и почти успокоился. Не расстраиваться же из-за каждого пустяка. Нервов не хватит. Но через несколько дней я опять столкнулся с “призраком”: она стояла на том же месте, в той же позе и “приветствовала” меня той же тирадой, что и в первый раз. Сейчас я был один и счел долгом “достойно ответить”. Подошел вплотную, невзирая на рычание собаки, и отчеканил, что такого не потерплю: либо выкину ее из садика, либо сдам в полицию. Тут она даже выронила сигарету. «Что? В полицию? Ну и наглец! Отродясь такой сволочи не видала. Ты без полиции на что-нибудь способен? Если бы не она, тебя бы давно в живых не было! Люди твоего пошиба существуют только благодаря чьей-нибудь защите. Сами по себе вы жить не можете”. Она снова закурила и пустилась рассуждать о том, что родись я на полтысячи лет раньше, из меня бы живо сделали лепешку – я бы и пикнуть не успел. Я шагнул вперед и хотел схватить ее за плечо, чтобы вышвырнуть со двора, но не тут-то было. Она ощетинилась, отскочила и, быстро выпуская из руки лишний поводок, намотанный на запястье, скомандовала: “Рекс, стойка!” Бульдог замер перед прыжком и следил, казалось, за ударами моего пульса. А хозяйка, тяжело дыша, выдыхала из себя дым, словно маленький паровозик. Лезть на рожон, как понимаете, не имело смысла. Мы замерли на своих позициях, оценивая силы противника. Наконец она вытащила сигарету, сплюнула на нее и не торопясь затоптала в песке. Потом, уже окончательно успокоившись, взглянула мне в лицо своим холодным металлическим прищуром и раздельно отчеканила: «Убийца! Гнусный убийца! Убийца и вор!” Я стоял как вкопанный и не мог произнести ни слова.

Дома Анна долго утешала меня и просила не принимать этого всерьез. Я и сам считал свои приключения безумными выходками одинокой психопатки, но последняя фраза озадачивала и невольно наводила на понятные ассоциации. Кто она? Откуда? Что ей надо? Как она нашла нас? Все эти вопросы постоянно вращались в голове и, как цепная реакция, вызывали новые, еще более изощренные. Просто так она появиться не могла. Ее прогулки перед моим домом, несомненно, плод долгих и упорных поисков. Но во имя чего? Ради какой цели? Мне, к своему удивлению, хотелось увидеть ее еще раз, поговорить с ней начистоту, выяснить все до конца и… поставить точку. Я сомневался в успехе подобной беседы, так как дама не производила впечатления той женщины, которая умеет разговаривать спокойно. Но меня, тем не менее, тянуло к такому контакту, даже интриговало неясной развязкой. Что-то волнующее, щекотно-томительное разливалось по всему телу, обещая неожиданное, дивное, ни на что не похожее. Просто так ничего не бывает, твердил я себе, и раз уже она появилась, значит, за этим скрыта какая-то веская причина. Причина, имеющая прямое отношение ко мне! Наверное, и перед операцией я так не волновался. А ведь обычная бытовая сценка! Ну, поругались на улице…

Хотя Анна, весьма дорожившая моим душевным равновесием, стала внимательнее следить за моими прогулками и отлучками, я все-таки ухитрялся выскальзывать из дома один, надеясь на новую встречу. Я ожидал ее со дня на день. Как бы не так! Моя врагиня будто почувствовала, что я беру инициативу в свои руки. Она исчезла, прямо-таки растворилась в тумане. Ни ее, ни собаки. Хоть бы пес обозначился! Тщетно слонялся я возле дома, простаивая в подворотне, у кустов шиповника, где она впервые “приласкала” меня, заглядывал в парадные. Как языком слизнуло! Я решил изменить тактику и стал фланировать в близлежащих кварталах, рассчитывая случайно столкнуться с ней. Расширение района поиска тоже ни к чему не привело. Это и расстроило, и успокоило. Значит, так угодно Богу, и приключения мои закончились. В душе я подвел им моральный итог. Но… почти забытая история выплыла снова неожиданно и в самом странном виде. Мы с женой ехали как-то днем на автобусе, и на подъезде к остановке я заметил ее. Вернее, сперва узнал четвероногое, а потом и хозяйку. Остановка была рядом с галантерейным магазином, и мне не стоило большого труда уговорить Анну выйти. Магазин, к счастью, был закрыт, и я повел Анну вперед, по следам женщины. Анна ничего не заметила, та дама – тоже, и я мог осуществлять свой план в полном одиночестве, имея сравнительную свободу маневра. Поравнявшись с облупленной скамейкой, я предложил Анне обождать меня здесь под предлогом того, что хочу купить ей мороженое. Она пожелала идти вместе со мною. “Анни, – стал умолять я, – ну дай мне ощутить себя мужчиной, я вернусь через десять минут. Анни, девочка моя”. Эти слова всегда действовали на нее неотразимо…