Книга Тайны острова Пасхи - Андрэ Арманди

― Действительно. По крайней мере он был таким в его время.

― И этим ограничивается вся известная вам литература по данному вопросу?

― Нет. Я прочел также отчет о путешествии Ла-Перуза, составленный географом-путешественником Бернизе.

― Ничего нового?

― Ничего. Он находит, что туземные женщины похожи на европейских.

― Это касается нашего Веньямина. Вы слышите, Годик?

― Слышу.

― Ему не стоит слишком обольщаться на этот счет, ― разочаровал Гартог. ― Кук не совсем разделяет такое мнение. Вот, например, гравюра на дереве, воспроизводившая сделанный там рисунок.

Мы склонялись над гравюрой. На ней была изображена голова полинезийки, с приплюснутым носом, толстыми губами; мочки ушей были растянуты до того, что свисали на плечи; все лицо было испещрено татуировкой, усеяно перьями, кольцами, сплетенными волокнами кокосовых орехов, и вообще совершенно не могло вызвать никаких нежных чувств в европейце.

― Фу! ― выдохнул Флогерг. ― Вот уж это нисколько не прельстительно! Я не думаю, чтобы подобный женский элемент мог поссорить нас на Рапа-Нюи.

― Не забудьте, что там есть два племени, ― возразил я; ― одно привезено из Полинезии, другое происходит от древней расы. Я не думаю, чтобы этот отвратительный образчик был представителем той тонкой и древней ветви, о которой говорил доктор.

― Но разве та раса не погасла? ― сказал Гартог.

― А думаете ли вы, что доктор Кодр снарядил бы всю эту экспедицию, если бы в душе его не оставалось сомнение в этом?

― Иллюзии допустимы, ― скептически заключил Гартог, ― и более того ― они позволяют жить.

― Так значит, ― подхватил Флогерг, ― опыт, проделанный вами, оставил вас еще чувствительным к прелестям Евы?

Неожиданный вопрос этот пробудил во мне мучительное прошлое и заставил меня встрепенуться.

― Много ли вы понимаете в этом опыте, ― сказал я Флогергу, ― и можете ли судить о нем?

― Он прав, ― оказал Корлевен, высокий силуэт которого показался из тени. ― Вы знаете, Флогерг, наши условия. Каждый из нас хранит тайну своей прошлой жизни.

Флогерг снова нахмурился:

― Это правда, Гедик. Таинственная новая жизнь ожидающая нас, иногда заставляет меня забывать, что и у меня тоже есть свои тайны, быть может, более горькие, более ядовитые, чем ваши. Простите меня.

Я пожал протянутую им руку.

― А теперь, вечно беспокойный человек, ― сказал ему Корлевен, ― откройте снова свой блокнот и запишите.

― Готово, ― сказал Флогерг. Корлевен, шутя, стал как бы диктовать:

― ...И 16 апреля в третий час первой четверти ночи, на 27° 8' 30" южной широты и 112° 11' 30" западной долготы в 2664 километрах к В.-Ю.-В. от архипелага Опасного, при туманной погоде и тихом море, трехмачтовое парусно-паровое судно «Зябкий», из Папити, убрало свои паруса, пустило в ход вспомогательный двигатель и дошло до якорной стоянки в водах потерянного среди Тихого океана острова, название которого на петрографических картах гласит «Остров Пасхи», а настоящее имя есть «Рапа-Нюи».

Мы все четверо вскочили, потрясенные внутренним волнением. Уже фалы скатывались по круглым блокам, широкие паруса, шурша, складывались, раздавался нестройный гул голосов команды и свистки капитана: все это подтверждало, что начинал производиться маневр.

― Где остров? ― сказал, весь дрожа, Флогерг.

― А где же ему и быть? ― отвечал Корлевен. ― Прямо перед нами.

Глаза наши впились в ночной мрак.

― Я ничего не вижу! ― пробормотал Флогерг.

― Ну, вот! ― возразил Корлевен. ― Что можно увидеть среди такой темноты? Он там, где-нибудь во мраке, и, наверное, не очень далеко.

― Откуда вы это знаете? ― спросил Гартог, задыхаясь от волнения.

― А для чего бы иначе служило мне умение определить место судна? ― снова возразил Корлевен.

― Но... ведь можно ошибиться...

― Каждый ― мастер в своем ремесле, Гартог, а я знаю свое. Остров ― там, а если не там, то значит карты врут.

Мощный и глухой шум, нечто вроде дальнего глубокого шепота, отдаленное еще падение разбивающихся волн ― дошли до нашего настороженного слуха.

― Буруны!.. ― сказал Корлевен, протягивая руку к невидимому горизонту.

Это одно слово заставило вздрогнуть наши сердца. Торопясь, толкаясь, спотыкаясь о протянутые по палубе канаты, мы устремились на нос и, перегнувшись через борт, устремили взгляды ― в темную ночь.

Глухой стук пущенного в ход дизеля раздался среди тишины, точно стук молотка, и кузов судна задрожал. Двойная окаймленная пеной волна начала скользить по широким бокам форштевня, и текущая вода замелькала под нами.

Бледные отблески, фосфоресцирующие волны, синеватые мимолетные искорки причиняли головокружение, лишая нас ощущения поверхности воды и открывая под нами серо-зеленую пропасть водной стихии. Большие светящиеся медузы, мерцавшие розоватым, голубоватым, зеленоватым светом, колыхались на кормовой волне, будто огромные японские фонари.

Остров был там, мы чувствовали его шестым чувством, с закрытыми глазами. Остров был там, остров дикий, почти пустынный, которого лишь отдаленность от всех стран предохранила от разрушающей цивилизации. И в безмерной глубине под волнами, разрезаемыми нашим форштевнем, были скрыты древние развалины неизвестного мира, погребенные в зеленом мраке морской пропасти после одной из самых ужасных катастроф, происходивших на еще формирующейся земле.

И единственный пережиток погибших веков, единственный свидетель агонии материка, обрывистая вулканическая скала, огромный шлак, уцелевший от подземного огня, должен был открыться перед нами среди черного океана и открыть нам свою чудесную тайну.

Тайну!.. Мы приближались к тайне Рапа-Нюи.

* * *

Шум прибоя, ставший более близким, шел теперь, касалось, с левой стороны. Парусник, спустив паруса и приводимый в движение винтом, повернул направо, носом на юго-запад.

С капитанского мостика раздалась короткая команда. Перебои машины стали слабее, прекратились, и над судном воцарилось величавое молчание. Вода перестала скользить под кузовом; корабль остановился.

― Бросай лот! ― сказал голос с мостика.

Тяжелое тело разбрызгало воду, разматываемая катушка заскрипела.

― Тридцать сажен, ― сказал другой голос.