Книга Дуэль на троих - Михаил Крупин

Наше совещание с Анри импровизированно продолжалось и за перевернутой кадушкой, где по золе перекатывались бутылки, бутылищи, бочонки, штофы, полуштофы и так далее с анжуйским, шампанским, бургундским, пенным полугаром, малвазией, мадейрой, водкой анисовой, пшеничной и тому подобными напитками. Затем перекатывающийся и булькающий по бокалам, кубкам, кружкам и рожкам расклад продолжался у речки, потом у какой-то изумительно прохладной железной решетки, потом среди каких-то звонких ящиков и бочек в темном погребе, где барон поджег скатерть для освещения…

И что уж совсем поразительно, в этих тяжелейших условиях нам удалось выработать более-менее приемлемые условия для обоих.

– Итак!.. – говорил Анри, своей варяжской дланью вливая в меня последние капли из какой-то темной и квадратной емкости. – Я беру не более одного слуги. И ты не более! И только клинки, ни одного пистолета!..

Иногда мне удавалось отползти, спасаясь. Но Анри полз следом со своими кубками и штофами, ловя меня за панталоны…

– Как вы не поймете, – тяжело выдыхал я, валясь, – мне незачем вас убивать. Напротив! Мне важен ваш… ну… живой авторитет, чтобы ваш отпрыск… упрямый… Чтоб дошло уже до него наконец, что такое социальная справедливость… хотя бы…

Тут я, кажется, начал размахивать руками и орать. Одним словом, «социальная справедливость»! Барону пришлось меня утихомиривать, вновь используя как средство свои руки и мое горло.

– Ну все, тихо-тихо-тихо, – приговаривал он. – Тсс… И что это, по-твоему? Социальная вот эта справедливость?..

– А это просто… Вы мне отдаете половину и всё! Всё!..

Тут я подполз к нему лоб в лоб и горячим шепотом принялся втолковывать:

– И сразу обнародуете эту вашу… свою… счастливую находку. Как случайную! Император поморщится, но отберет не больше десятины.

Помню, я убедительно мотал головой…

– Во дурак! – изумлялся Анри. – Тебе же нельзя столько пить!.. Сосредоточься! Ну!.. Вот вспомни, про что я тебе щас говорил? Ну?.. Пока этот палерояль закрыт, как будет у нас с безопасностью? А, жандармерия?..

Он все встряхивал меня. А меня от этого тошнило. Или я смеялся?..

– У нас? С безопасностью? – помню, закатился я в ответ. – Хороший вопрос. То есть вы признаете, что мне тоже надо бояться?

– Еще бы, – твердо кивнул Бекле-старший. – Раз уж ты знаешь, что тебе верить нельзя, ну кому ты сам поверишь?

– Вот тут вы ошибаетесь. Вам я верю.

– А напрасно! Революция многому меня научила. Мечтатель и романтик, «гражданин мира», болтавшийся по всем Австралиям и Африкам…

Барон привалился спиной к влажной карте, разложенной на бочке. Угол карты, спускавшийся к полу, как раз загорелся от упавшей почему-то свечки, и Анри привычно плеснул на него из бочонка.

– В Париже я стал холодным прагматиком. Французские буржуа с ножами и мушкетами научили дурака-помещика, как надо драться за свое добро!

– Верю, – сказал я и решил его поцеловать.

Но барон остановил мой порыв.

– Одному еще не научился: врать вот так, – кажется, он показал на меня, – на голубом глазу…

Он поднялся, держась за бочку, и ткнул пальцем в карту России на пустом бочонке. И палец его провалился в пустоту.

– Вот! – победно воскликнул Бекле. – Он может быть только в поместье у Зубатовых! – Подошел к другой, еще полной бочке, чем-то умылся и в брызгах потряс головой. – Они купили у меня имение семнадцать лет назад. В тридцати верстах от Путевого замка. Деревня Кутеповка…

Я, с трудом придерживаясь курса, подтянулся по картам, по бочкам… Попутно мокрым манжетом, как медведь лапой, потушил карту там, где она изумительно красиво горела…

Совершив этот подвиг, я в изнеможении сел и стащил (кстати, весьма находчиво!) саму карту теперь к себе… Пошел кругами искать это чудище – Кутеповку и… Нашел и присвистнул, и посмотрел на Анри.

– Боюсь, без пистолетов туда прогуляться едва ли получится. Это зона влияния русских партизан…

Из дневника Жана Бекле

…– Куда вы?!.. Я не желаю с вами!.. Да вы вообще!.. – еще покрикивала иногда Анютка и снова пыталась вырвать повод своей гнедой. Но за поводом тянуться было далеко, и на скаку послушница, хоть и отчаянная девица, все же не рискнула это проделать. И в общем-то, правильно. – Что вы вытворяете?!

– Спасаю вас от верной виселицы!

Анюта, отказавшись от попыток завладеть поводом, с удовольствием принялась лупить меня своим тонким стеком. Теперь настала моя очередь вопить, уклоняясь от ее ударов:

– Ай, спасите! Помогите! Русиш партизанен!..

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

…На лесной развилке Жан уверенно повернул наших коней направо. И мы вынеслись на берег реки. Дальше дорога петляла вдоль залитой осенним солнцем поймы. Тут выстлались все мои детские дали: вспыхивали малые озера, золотились гребешки холмов, вилась и дышала речка, смеялся отороченный лесами горизонт…

– Мы что, повернули в Кутеповку? – прокричала я Жану сквозь ветер.

Он оглянулся на меня, не отвечая.

– Пустите! Я дальше поеду сама!..

Из дневника Жана Бекле

…У апаринских мостков купались малыши. Все уже умели плавать: кто уверенно мерил гребками узенькую речку от берега до берега, кто еще не удалялся особенно от мелководья. И только один мальчонка, смеясь сквозь плач, крепко жмурился, отфыркивался и неумело молотил ладошками воду около самых мостков.

Но вот другой мальчик начал ему помогать, ухватив сверху за мокрую рубашку. И берег огласили восхищенные крики:

– Француз!.. Ребя, француз наглотался!.. Смотри, француз сам плывет!..

Этим французом был я.

Оказывается, я все помнил. А речка еще лучше помнила – и ясными объятиями всех своих излучин рванулась мне навстречу.

А я-то думал, вода утекла!.. Никуда она не утекла. Это я весь вытек, а она осталась…

Видимо что-то случилось у меня с лицом, потому что Анюта, выехав справа, со стороны реки, уставилась на меня огромными глазами.

– Что с тобой?

Я, наверное, что-то шептал, не помню.

– …столько лет я не мог вспомнить… когда же я забыл?..

А может быть, и не шептал. А просто бросил коня с места в карьер.

* * *

Я ясно вспомнил, как первый раз переживал движение. Потому что настоящее движение – это только движение к счастью.

Дед Митя бежал по снегу, везя за собою большие плетеные сани. В санях веселился закутанный по самый нос розовощекий ребенок. Он задыхался от радости. Он был совершенно счастлив…