Книга Трагедия русской церкви 1917-1953 гг. - Лев Регельсон

Патриарх Тихон пытался воспрепятствовать вывозу мощей преподобного Сергия и закрытию Троице-Сергиевой лавры, обратившись с протестом в Совнарком и добиваясь личной встречи с Лениным, в которой ему было отказано. В послании от 28 августа/10 сентября 1920 г. патриарх со скорбью вспоминал:

«Наш знаменитый историк Ключевский, говоря о преподобном Сергии и о значении его и основанной им лавры, предвещал: «ворота лавры преподобного затворятся, и лампады погаснут над его гробницей только тогда, когда мы растратим без остатка весь духовный нравственный запас, завещанный нам нашими великими строителями земли русской, как преподобный Сергий». Ныне закрываются ворота лавры и гаснут в ней лампады. Что же? Разве мы уже не растратили внешнее свое достояние и остались при одном голоде и холоде? Мы только носим имя, что живы, а на самом деле уже мертвы…» (Здесь процитированы слова Иисуса Христа о Сардийской церкви: Откр., 2: 3. – Л.Р.).

Огромная трудность для Церкви в определении ее отношения к новой государственной власти заключалась в несамостоятельности самой этой власти: она была детищем и орудием большевистской партии – идеологической организации, носившей не государственный, но псевдорелигиозный характер. Роль и влияние партии в советском государстве были несравнимо больше, чем роль Церкви в Российской империи.

Сравнение, да и то достаточно условное, может быть проведено лишь с ролью христианства в эпоху князя Владимира. Но, конечно – другое мировоззрение, другие цели, другие методы, другие последствия. С одной стороны, энергия строительства нового государства черпалась из коммунистического энтузиазма, с другой – именно идеология постоянно оказывалась тяжким препятствием на пути этого строительства. Несомненно, что новая власть одержала бы победу в Гражданской войне быстрее и с меньшими жертвами, если бы с самого начала сдерживала чрезмерное «усердие» антирелигиозного фанатизма. С этой точки зрения можно сказать, что революционный экстремизм в отношении к Церкви был грубейшей политической ошибкой. Вчерашние революционеры-подпольщики, вынесенные волной истории на высоту государственного служения, долго не могли избавиться от привычки к насильственным, штурмовым методам действия – там, где требовалась терпеливая, будничная, но также и ответственная, устремленная в будущее государственная работа.

Введенная в заблуждение первыми, сравнительно легкими и впечатляющими успехами атеистической пропаганды, советские руководители решили, что окончательная ликвидация влияния религии в народных «массах» – дело ближайшего будущего. Отсюда, в частности, проистекала недоброй памяти затея с «безбожными пятилетками» 30-х годов, закончившаяся полным крахом, когда во время всесоюзной переписи большая часть населения, несмотря ни на что, заявила себя верующей.

Упорно недооценивая глубину религиозных устремлений и традиций, советские партийные деятели в то же время чрезвычайно переоценивали политическое значение Церкви. В этом, возможно, сыграл свою роль и теоретический «догматизм»: неоправданное перенесение на русскую историю опыта борьбы европейских революций против политического клерикализма. Отсюда происходило идеологическое заблуждение о мнимой «контрреволюционности» духовенства (европейские исследователи с гораздо большим основанием обвиняют русское духовенство в чрезмерной политической индифферентности). Это заблуждение породило ненужные и необоснованные репрессии, на многие десятилетия закрепившие в душах верующих глубоко затаенное недоверие, страх, отчужденность по отношению к «советской» власти (при описании этой эпохи постоянно возникают затруднения с политическими терминами – как раз Советам власть никогда и не принадлежала).

Рассматривая причины, затруднявшие нормальное строительство советского государства, мы ни в малейшей степени не исходим из сочувствия или симпатии к каким-то элементам коммунистической идеологии – она нам представляется глубоко ложной и в высшей степени опасной для человечества. Но Церковь молится о «благостоянии» законной государственной власти – и мы, в духе этой молитвы, размышляем о причинах, которые этому «благостоянию» препятствовали.

Глава 3

Жертва во очищение

С особой душевной болью подходим мы к описанию самого тяжелого эпизода в истории отношений Церкви и советского государства: к так называемому «делу о церковных ценностях». Именно в ходе этого эпизода на многие десятилетия вперед завязался трагический узел безвыходных противоречий и вражды. Более того, в этом деле само государство вступило на преступный путь – и впоследствии все попытки сойти с этого пути оказывались безуспешными.

Лето 1921 г. было началом великого голода. Периодические засухи в южных областях России не были новостью – для борьбы с их последствиями в дореволюционной России создавался особый запас зерна. Во всяком случае, в царствование Николая II такое явление, как массовый голод, отошло в область преданий. Однако разруха Гражданской войны и, самое главное, поголовные реквизиции зерна советскими продотрядами подготовили небывалую по масштабам катастрофу. На территории голодающих районов, по официальным данным, проживало 26–27 миллионов человек. Картину ужаса и смерти описывает патриарх Тихон в своем послании «К народам мира и православному человеку» (лето 1921 г.):

«Великое бедствие поразило Россию. Пажити и нивы целых областей ее, бывших ранее житницей страны и уделявших избытки другим народам, сожжены солнцем. Жилища обезлюдели и селения превратились в кладбища непогребенных мертвецов. Кто еще в силах, бежит из этого царства ужаса и смерти без оглядки, повсюду покидая родные очаги и землю… Уже и сейчас нет счета жертвам, унесенным бедствием. Но в ближайшие грядущие годы оно станет для всей страны еще более тяжким: оставленная без помощи, недавно еще цветущая и плодородная земля превратится в бесплодную и безлюдную пустыню, ибо не родит земля непосеянная, и без хлеба не живет человек.

К тебе, православная Русь, первое слово мое: во имя и ради Христа зовет тебя устами моими святая Церковь на подвиг братской самоотверженной любви. Спеши на помощь бедствующим с руками, исполненными даров милосердия, с сердцем, полным любви и желания спасти гибнущего брата…

К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой. Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода… На помощь немедля! На широкую, щедрую, нераздельную помощь!»

В августе 1921 г. патриарх Тихон направил это послание главам христианских церквей: православным патриархам, папе римскому, архиепископу Кентерберийскому, епископу Йоркскому – с призывом, во имя христианской любви, произвести сборы денег и продовольствия для помощи голодающему населению Поволжья. Тогда же, по инициативе патриарха, был основан Всероссийский церковный комитет помощи голодающим и по всем храмам начались сборы денег и продовольствия. Пожертвования шли широким потоком.

Однако, как сообщает патриарх Тихон в своем послании от 15/28 февраля 1922 г., советское правительство запретило эту организацию, и все собранные Церковью денежные средства были сданы правительственному Комитету помощи голодающим (Помгол). Это требование угрожало резко снизить активность верующих в сборе средств – к правительственному комитету доверия не было. По свидетельству современников, среди верующих широко было распространено убеждение, что большая часть средств используется Помголом не по назначению: в печати в то время сообщалось о подготовке к торгово-экономическому совещанию в Генуе, о переходе к новой экономической политике, для чего советскому государству требовалось срочно укрепить свое финансовое положение.