Книга Куриный бульон для души: 101 история о чудесах - Лиэнн Тиман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Во время молитвы мне пришла в голову мысль: папа любил своего отца так же сильно, как мы с ним любили друг друга. И я стала молиться о том, чтобы папа радовался присутствию дедушки там, где они навеки воссоединились. Это стало и моим утешением.
Я напомнила себе, как мне повезло, что он был рядом со мной в детстве и успел увидеть всех своих внуков. Они выросли достойными мужчинами, унаследовав многие его качества. У папы была возможность наблюдать, как внуки – почки на его семейном древе – становятся зрелыми листьями. Я была 48-летней женщиной, а не ребенком, когда у меня забрали отца. Мне не о чем было сожалеть. Я просто хотела верить, что он на небесах со своим отцом и что с ним все в порядке.
Около половины одиннадцатого я окончила свою молитву, вытерла слезы и почувствовала, что меня окутывает теплый кокон утешения. Я легла спать и спала крепко, без сновидений – это был мой первый полноценный сон после его смерти. Может быть, исцеление придет?..
На следующее утро я отправилась на работу в школу: это был последний день перед рождественскими каникулами. Меня пугал надвигающийся праздник, который предстояло провести без папы. Было трудно казаться радостной, но коллеги и ученики выражали мне сочувствие и поддержку.
Оставался примерно час до прибытия автобусов, которые должны были развезти учеников по домам. Школьная медсестра присоединилась к нашему классному празднику. Мы с ней познакомились в начале учебного года, и между нами сразу завязалась дружба, которую скрепили семейные трагедии.
Вдруг она спросила:
– Слово «леденчик» тебе о чем-нибудь говорит?
Мой разум завопил: «Что?!», а непослушные губы выговорили:
– Леденчик – это я.
– Что-что, прости?
– Леденчик – мое домашнее прозвище. – И со слезами на глазах я добавила: – Папа так называл меня всю жизнь.
– Тогда у меня для тебя послание.
Мы пошли в ее кабинет. По дороге моя подруга объяснила, в чем дело. Накануне ночью ей приснился сон, в котором она оказалась в нашей школе. Она нажала нужные цифры на кодовом замке и вошла через главный вход. В пустом здании не было ни преподавателей, ни учеников. Она пошла по коридору и вдруг услышала отчетливый, но мягкий мужской голос, который сказал: «Найди Леденчика. Верь».
Она проснулась и попыталась разобраться, что произошло. Видение было яркой четкой картинкой. Обычно ее сны не отличались такой ясностью. Смысл его она понять не могла, поэтому снова легла спать. Во сне она вернулась в школу, и события развивались в той же последовательности. Мужской голос повторил: «Найди Леденчика. Верь». Со второго раза этот сон запал в ее память.
По дороге в школу медсестра никак не могла связать между собой леденцы и Рождество. Ведь в этот праздник обычно дарят конфеты-трости. «Верь». Кто это был – Санта или Иисус? И что такое Леденчик – человек, место или предмет? Она спрашивала всех сотрудников школы, значит ли для них что-нибудь это слово, но все отвечали отрицательно. Наконец она подошла ко мне.
Сквозь слезы я рассказала о своей вечерней молитве и утешении, которое ощутила. По ее глазам я поняла, что она тоже видит связь между этими событиями.
Она проговорила:
– Твой папа сейчас вместе со своим отцом. Тебе нужно в это верить.
Я кивнула:
– Я поверила еще вчера вечером. Ты это просто подтверждаешь.
Потом я спросила:
– В какое время тебе приснился этот сон?
– Первый раз – около половины одиннадцатого, – сказала она и добавила: – Голос был мягким, но настойчивым.
Как и мой отец.
– Я поняла, – продолжала она, – что мне нужно найти Леденчика и сказать ему или ей: «Верь…»
Последний наш разговор с папой мы закончили словами:
– Я люблю тебя, пап.
– И я люблю тебя, Леденчик.
Материнская любовь! Ты – слово, в котором заключено все блаженство.
Во время Второй мировой войны мой отец Генри, парень из маленького городка, был расквартирован вместе со своей частью на безымянном островке в южной части Тихого океана. Главным событием каждой недели была почта, которую он и его однополчане, морские пехотинцы, ждали с нетерпением. Письма оставались единственной ниточкой, связывавшей с любимыми людьми и домом. Их перечитывали снова и снова, делясь новостями с товарищами. Ценились малейшие подробности домашней жизни, поскольку они позволяли солдатам быть ближе к родным и друзьям на другом конце земли.
Мать Генри регулярно писала обо всем и обо всех: черно-белая амбарная кошка окотилась шестью котятами; сама она сшила новые клетчатые занавески для гостиной, а папа обрезал грушевые деревья; она где-то потеряла обручальное кольцо и молилась, чтобы оно нашлось…
С еще большим нетерпением ждали посылок с домашними лакомствами от матерей и любимых. Многие такие посылки пропадали в море, когда корабли подвергались нападению. Те, что добирались до адресатов, становились поводом для праздника. Получатель посылки непременно делился угощением с приятелями и соседями по палатке.
Любимым лакомством Генри была домашняя дивинити – фирменная южная сладость, состоявшая из умопомрачительно густой белой нуги, смешанной с кусочками ореха пекан. Однажды, когда Генри особенно терзали уныние и ностальгия, он получил посылку в поврежденной коробке. Однако ее содержимое уцелело. Генри снял пострадавшую обертку и, глотая слюнки, вскрыл банку, полную дивинити. В ней было несколько слоев лакомства, разделенных вощеной бумагой, – как раз хватит, чтобы угостить всех друзей, подумал он, и пара кусочков останется для него самого.
Банку передавали по кругу, и дивинити быстро исчезало. Наконец банка вернулась к Генри. Он вытащил последний белый квадратик и с наслаждением вгрызся в него зубами.
Но острое удовольствие тут же превратилось в острую боль, а его зубы лязгнули обо что-то твердое и неподатливое. Генри вынул изо рта этот коварный предмет и увидел… обручальное кольцо матери.
Бог выбрал такой необычный способ, чтобы послать моему отцу утешение и поддержку. Генри пережил войну и лично вернул матери это драгоценное кольцо.
В ту ночь явился Бог Соломону и сказал ему: проси, что Мне дать тебе.
Жизнь, поделенная между работой, тремя детьми и мужем, который трудился в ночную смену, высасывала из меня все силы. Неужели меня не ждет ничего, кроме перебирания бумажек, приучения к горшку и абсурдного фабричного расписания?! А еще эта неотвязная мысль, которая то и дело дергала меня за подол, как ребенок-нытик: «Тебе следовало бы заниматься чем-то другим». Она не отступала, требуя внимания.
