Книга 1000 белых женщин. Дневники Мэй Додд - Джим Фергюс

– И что же за официальный диагноз, который поставили врачи, чтобы держать тебя в лечебнице? – спросил он.

– Половая невоздержанность, – ответила я честно. – Как выражаются мои родственники, «развратность».

Тут он выпустил мою руку и поднялся с колен. Он снова отвернулся от меня; лицо его выражало еще большее расстройство. Я догадывалась, о чем он думает.

– Джон, – сказала я. – Я не чувствую нужды оправдываться от этих лживых обвинений или говорить, почему я так себя повела, сейчас и тогда. Мы ведь с тобой друзья, так? В такое короткое время мы успели привязаться друг к другу. Если бы мы встретились при иных обстоятельствах, если чувства мне не лгут, мы стали бы много больше, чем друзья. Может быть, излишне страстная, да, но не развратная. В моей жизни был только один мужчина. Отец моих детей, Гарри Эймс.

– Я могу вмешаться в твою судьбу и обратиться к властям! – перебил он меня, вновь обернувшись. – Может быть, мне удастся найти предлог, чтобы тебя освободили от участия в этом позоре.

– Даже если сможешь, – возразила я, – ты не в силах запретить моей семье снова упрятать меня в это жуткое место. Как ты сказал, я не могу представить жизнь среди язычников? А ты не можешь представить, каково мне было там, где каждый день походил на предыдущий – один безнадежный и бессолнечный день сменялся другим, и так снова и снова. Что бы ни ожидало меня в странном новом мире, оно не сравнится с пережитыми мною скукой и тяготами лечебницы. Я скорее умру, чем вернусь туда, Джон!

И я встала и подошла к нему. Обняла за талию и положила голову ему на грудь. И стояла так, слушая биение его сердца.

– Должно быть, теперь ты ненавидишь меня, Джон, – сказала я. – Теперь, когда знаешь правду. Может, ты решил, что я заслужила свое наказание – быть отправленной к туземцам.

Капитан тоже обнял меня, и в тот момент, впервые за долгое-долгое время, я почувствовала себя в безопасности, точно на его груди я нашла убежище от смятения чувств и трагедий моей жизни. Я чувствовала его запах – запах сильного мужчины, подобный аромату осеннего леса, ощущала мускулы на его спине, точно крепкие стены хорошего дома. Ритмичное биение его сердца рядом с моим ощущалось, точно пульс самой Земли. «Так бы и остаться здесь, в его объятьях, как в безопасной гавани», – подумала я.

– Ты не можешь не знать, что я люблю тебя, Мэй, – сказал он. – Что я никогда не стану тебя презирать или осуждать. Если бы я мог остановить это безумие, я бы непременно это сделал. Сделал бы все, чтобы спасти тебя.

– Ты помолвлен с другой, Джон, – возразила я. – И я… и я тоже. Может, меня и можно было спасти, но уже слишком поздно.

В тот момент я поняла, что если кого и надо спасать, то это Джона Бёрка – от меня, от моей страстной в нем нужды, от желания раствориться в нем, как и от его желания раствориться во мне, стать единым и неразделимым целым. Кто так болезненно и так быстро лишается благословения Божьего, как не набожный мальчик-католик, воспитанный в иезуитской школе? Как не благородный офицер, помолвленный с другой? Какая любовь слаще той, что запретна?

Когда Джон Бёрк поцеловал меня, я ощутила легкий сладковатый привкус виски на его губах – и то, как глубоко внутри моральные принципы поддаются моей жажде, которая оказалась неизмеримо сильнее. Я почувствовала, как нас обоих уносит, и обняла его крепко-крепко, как спасательный плот, точно только прикосновение наших тел сможет удержать меня в этом месте в это самое время, и только в тот миг, когда наша плоть сольется в единое неделимое целое, я найду опору в этом мире, единственном, который я знаю.

– Так покажи мне, Джон, – выдохнула я ему в губы, – покажи, – молила я, – покажи, как любит цивилизованный мужчина…

8 мая 1875 года

Дорогой Гарри,

Должна написать тебе самое веселое и непринужденное письмо, какое можно сочинить в этот вечер, потому что если я когда и лишусь разума, то завтра же, в первую ночь на индейской территории. И если я напишу тебе, воображая, что ты когда-нибудь все же прочтешь это письмо, может, я смогу еще на мгновение продлить иллюзию, что все в порядке, что мне все приснилось, и я проснусь в твоих объятьях, и все будет хорошо… да, все будет хорошо…

Я стану женой вождя. Да-да, главарь дикарей выбрал меня в невесты! Его положение равнозначно нашему понятию о знатном господине, так что я стану повелительницей индейцев, что-то в этом роде… Ха! Видишь, Гарри, к чему привела наша история? Я теперь жена вождя, королева шайеннов, будущая мать дофинов-язычников.

Его зовут Маленький Волк, и это прославленное имя среди обитателей Великих равнин – он даже удостоился личной аудиенции президента Улисса Гранта в Вашингтоне. Даже мой капитан вынужден признать, что у вождя репутация бесстрашного воина и великодушного правителя. И еще – вынуждена признать, что для дикаря он недурен собой. Трудно сказать, сколько ему лет. Точно не юноша, и совершенно точно старше меня, но совсем не старик, нет… лет сорока, я бы сказала. Он крепкий и подтянутый, с темными, почти черными, глазами, резкими чертами и решительный, как вожак волчьей стаи. При этом у него благородный вид и голос его приятен, хотя язык его племени трудно назвать благозвучным.

Они прискакали и пригнали лошадей сегодня утром, Гарри, с необычайной помпой, издавая странные лающие звуки, – по ним было легко догадаться, что приближаются туземцы. Лошадей загнали в стойла, где их пересчитал инспектор.

Да, конечно, у меня смешанные чувства по поводу того, что меня обменяли на лошадь – хотя я утешаюсь тем, что скакун, которого Маленький Волк подарил коменданту в обмен на мою руку и сердце, один из лучших в табуне; не то, чтобы я разбиралась в лошадях, но мой новый друг, погонщик мулов «Джимми», именно так и сказал.

Так что мне, наверное, стоит радоваться, что взамен белой женщины белый человек получит превосходного коня… Может, оно и к лучшему?

Моя верная подруга Марта выйдет замуж за страшноватого парня, очень метко прозванного Колтун-на-Голове – неухоженная грива делает его похожим на самого буйного пациента в сумасшедшем доме. Но при этом он, совершенно точно, отличный воин.

Особенно причудливым поворотом в нашей странной истории стал союз нашей отважной Фими с живущим среди индейцев негром. Какое сплетение судеб! Его так и прозвали – Черный Человек. Лагерный переводчик, Брюйер, наполовину француз, наполовину индеец сиу, рассказал нам, что будущий муж Фими был похищен из повозки со сбежавшими неграми-рабами, когда был совсем маленьким, и воспитывался в племени. Так что он ничем не отличается от прочих индейцев. Он не знает английского, и все обращаются с ним как с равным. Наверное, в этом индейцы куда цивилизованнее нас. Красивый парень, ростом куда выше своих соплеменников, он вполне подходящая пара нашей Фими… Прости меня, если я пишу глупости… Ведь я – девушка, мне страшно и я очень устала… Хочу лишь завершить рассказ об этой безумной затее…

Хелен Элизабет Флайт, наша художница, была выбрана знаменитым шайеннским воином по имени Боров. «Наверное, я не возьму себе творческий псевдоним, – сказала она в своей обычной остроумной манере. – Хелен Боров – как-то не звучит, правда?» Несмотря на неблагозвучное имя, господин Боров вполне симпатичный человек, широкоплечий и выше среднего индейца.