Книга Рижский бальзам на русскую душу - Дария Юрьева

Высказавшись на данную тему, Артем налег на еду.

У ВОРОТ СТАРОГО ГОРОДА

В конце обеда Артем захотел расплатиться и попросил счет. Официант, отрицательно помахав винной картой и меню, объявил о новшествах в заведении и указал на кассиршу, сидевшую за стеклянной перегородкой на выходе из ресторана. Нововведение оплаты , а не расчет с официантом, по мнению хозяина ресторана напоминало о европейских стандартах и должно было понравиться посетителям. Поставив на прилавок кассы кожаный кошелек, похожий на маленький сундучок, Артем внимательно просмотрел выписанный счет, свистнул сквозь зубы, видя, во сколько ему обошелся обед, но, не торгуясь, расплатился и вышел на улицу. Выйдя, он медленно побрел в сторону автомашины, оставленной им у въезда в Старый город. Михаил решил проводить приятеля и затем отправиться по своим делам.

Средневекового забора, отделяющего старый город от нового, как такового, давно не существовало. Где-то рядом находилась лишь часть полуразрушенной старой стены. Перед домом «Черноголовых» и памятником латышским красным стрелкам рядом со шлагбаумом, приютилась деревянная будка. Дежуривший в ней полицейский Айвар контролировал въезд автомашин в Старую город. Для въезда в старую Ригу требовался специальный пропуск. У стены школы, находящейся рядом с будкой, стояло несколько машин. Муниципальный полицейский, дежуривший у шлагбаума, брал небольшую пошлину за хранение автотранспортных средств на бесхозной территории. Среди них стояла мащина Артема. Взаимовыгодное сотрудничество устраивало и владельцев машин, и дежурившего там полицейского. Айвар в некоторой степени был должником Артема, который, по просьбе отца Дайниса, считавшего своего сына бездельником, удачно и своевременно пристроил Айвара в полицейскую Академию, откуда тот и попал на хлебное место. Специальности торговца, юриста, полицейского или чиновника изначально были предназначены для латышей. Айвар чувствовал себя настолько органично, стоя у ворот Старого города, будто стоял здесь несколько веков тому назад, взимая мзду со средневековых жителей и гостей города. Быть может, он стоял здесь и в прежней жизни. Находясь на посту, у него в голове время от времени возникали интересные идеи, с которыми не грех было пожаловать в городскую думу. В частности, он предложил, как в старину, спрашивать у людей, подходящих к шлагбауму, по каким именно делам они направляются в Старый город, и взимать с них плату за проход. Предложение взимать пошлину за вход в Старую Ригу, как во времена Средневековья, вызвало смех, но муниципальные чиновники оценили хватку и неординарность мышления молодого полицейского и стали ставить его в пример на различных совещаниях, посвященных улучшению работы служб города.

Увидев чуть полноватого, уверенного в себе Айвара» Артем приветливо помахал рукой. Айвар ответил на приветствие, но , услышав телефонный звонок, направился к будке. Артем не стал спешить и, пропустив вереницу автомобилей, осторожно перешел проезжую мостовую и остановился возле кафе «Пингвин. Повернулся лицом к реке и полной грудью вдохнул свежий воздух, который ветер приносил с Даугавы.

В кабине автомобиля Артем стал рассказывать, что сразу после объявления независимости купил в Юрмале похожий на развалюху двухэтажный дом, в котором, после реконструкции живет его семья из трех человек. На первом этаже размещается холл, кухня, прихожая и туалетная комната для гостей, на втором – две спальни, офис и ванная. На стеклянной двери нашей спальни красуется «Аусеклис». Двойной крест предназначен на случай, если нежданно-негаданно в спальню ворвутся земессарги. «Аусеклис» или, по-русски, «Утренняя звезда» заставит их приостановиться и одуматься. Надеюсь, после возникшего замешательства за чашкой кофе, завяжется беседа. Я быстро объясню, что к чему. Воины быстро поймут, что ошиблись адресом. Друзья резонно подсмеиваются надо мной. Я и сам понимаю, что никто не собирается ночью врываться в мой дом, но кто знает, что придет им в голову? У нас смешанная семья. Сын ходит в латышскую школу. Значит он латыш. Я заметил, что в смешанных семьях родным языком у ребенка становится язык матери и ближе воспринимаются латышские традиции. Если же детей воспитывает русская мать, то, скорее всего, в семье вырастит еще один русский, а если латышка – латыш. Я доволен своей родней. Среди наших родственников имеются люди с различным социальным статусом: и академики и мастеровые. С родителями жены у меня отличные взаимоотношения. Нам делить нечего. Теща учит меня латышскому языку, а отец, приходя в гости, с юмором спрашивает:

– В этом двухэтажном доме живут самые обездоленные люди?

Мы с женой дружно отвечаем:

– Да.

У меня со свекром натянутые отношения тянутся еще со времен совместной работы в конструкторском бюро. Между нами часто происходили стычки: и на работе, и дома Мне приходится иногда приходить к нему в гости. В начале девяностых годовДайнис после возвращения из магазина с пустой кошелкой в руках любил, выразительно глядя на меня, жаловаться домочадцам, что вот, мол, понаехали в страну мигранты, всю сметану съели, а ему, бедному, не досталось. Поскольку поблизости других мигрантов кроме меня не было, окружающие понимали, в чей огород, в очередной раз, полетели камешки. Сцепившись, мы долго не находили общего языка. Распаляясь, я доказывал, что проработал в республике четверть века и имею наравне с ним права гражданина, на что он, чуть не плача, отвечал:

– Неужели ты, Артем, всерьез думаешь называть родиной страну, в которой проработал двадцать пять лет?

– Ничего себе?! Отрезок времени, длиной в целую жизнь, ничего для него не значит. Удивительно.

С давних времен мне знакомо его оригинальное мышление. Он и раньше, указывая на портрет Брежнева в газете, заговорщицки сообщал, что Генеральный секретарь на фотографии выглядит лучше, чем до инфаркта. Тонкий, проницательный юмор и заботливая любовь проскальзывали в его суждениях, напоминая, что он де знает, о чем говорит. Во время командировки в Казахстан, где внедрялись разработанные в КБ доильные аппараты, Дайнис остался верен себе, и находил за пределами республики друзей по духу. Возвратившись из командировки, он объяснял, что только русские имеют отчества, а нам, латышам и казахам, достаточно обращения по имени без отчества. Трудно было прийти к согласию, в подобных спорах. Не имеет смысла объяснять, что Авиценну уместно величать Абу Али ибн Сино, а в устах Вальки более уважительно звучит ибн Хоттабыч, чем просто Хоттабыч.

Подобные сравнения были не интересны Дайнису. Артему приходилось, разыгрывая оппонента, доказывать, что у латышей и казахов, как и у всех азиатов, много общего. Кроме отсутствия отчества, у обоих народов существовала притягательная тяга к торговле и земледелию. И те, и другие, являясь потомственными земледельцами, на своих приусадебных участках получают урожай сельскохозяйственных культур в два раза выше, чем на общих полях, а в торговле, оставляя в стороне языковые барьеры, им вообще нет равных. В азиатах просыпается зов предков, которые шли по Шелковому пути, а латыши, издавна, используя выгодное географическое положение, поголовно мечтают стать своего рода мостом между Западом и Востоком.

Многое изменилось в республике. После объявления независимости, наметился спад работы в конструкторском бюро. Из-за отсутствия заказов отличные квалифицированные специалисты разбежались в разные страны, как крысы с тонущего корабля. Вместе с ними ушел и Дайнис, устроившись в иностранную фирму, производящую мороженое. Там, кроме должности дежурного электрика места для него не нашлось. Технари, волею судеб, поневоле превращались в торговцев. Раньше каждый второй плевок с балкона рижской гостиницы, выходящей окнами на улицу, попадал в проходящего электрика. Сейчас брошенный в толпу камешек попадал в торговца. Никто ничего не производил, все только торгуют.