Книга Старухи - Наталия Царёва

– Проснусь! – улыбнулась Елена Олеговна.

– Значит, до завтра.

Ульяна ушла, а Елена Олеговна осталась с двойственным чувством: радости от приглашения Ульяны поехать в Полоцк и свербящим чувством от сознания того, что кокон ее уединения разрушится, а она еще никак не может понять, хочет ли этого…

Она почти не спала, представляя, как встретится завтра со старухами, как ей придётся несколько часов находиться с ними в одном автобусе, а значит… значит, надо общаться. Она «простраивала» диалоги, мысленно задавала вопросы старухам, мысленно отвечала на их предполагаемые. А вдруг она не сможет соответствовать моменту? Вдруг окажется в глупом положении? Может, лучше молчать? Но тогда можно будет по-разному истолковать её молчание. Например, как гордость или нежелание общаться… Как лучше? Может, заговорить первой? Или подождать, пока к ней обратятся с каким-нибудь вопросом, и тогда со всем радушием и улыбкой вступить в общение? Как лучше?! Так она ничего и не решила…

Утром к дому Елены Олеговны подъехал микроавтобус, за рулем которого сидел сын Ульяны, а в салоне старухи: Ульяна, Анна-Историк, Людмила-Гламурница, Матушка Евдокия и Нинка-Хулиганка. Ольги-Ельцинистки, Марии-Бомжонка и Настеньки-певуньи не было. По какой-то причине они не поехали в Полоцк.

Старухи радостно приветствовали Елену Олеговну. Она ответила им тем же. Села на свободное место за Анной и Людмилой… Судорожно стала думать, что бы сказать для начала, но ничего не говорилось… Старухи тоже молчали. Даже друг с другом не разговаривали…

Автобус тронулся.

Первой нарушила молчание Нинка. Как всегда неожиданно. И обратилась она к Елене Олеговне:

– Слышь, Елена, не тошнит от нашего присутствия? Если что, скажи, – мы выйдем.

Елена Олеговна растерялась. Все заготовленные слова исчезли из памяти.

– Нет, не тошнит… Зачем вы так говорите?

– Ты же от нас прячешься все время. Вот я и думаю, что противно тебе… Может, думаю, воняет от нас как-нибудь. Ответь: воняет?

– Нет… Не воняет… – нерешительно ответила Елена Олеговна.

– А сейчас? – Нинка демонстративно приподняла правую часть бедра и наклонилась в сторону.

Старухи засмеялись.

– Да хватит, Нина, – сказала Ульяна. – Не издевайся над человеком. А ты, Елена, расскажи нам что-нибудь о себе.

На этот счет у Елены Олеговны были домашние заготовки.

– О чём рассказать? Всё, начиная с детства?

– Давай с детства! – скомандовала Ульяна. – Ехать далеко…

И Елена Олеговна начала рассказывать. Вначале неуверенно, потом – «покатилось»… Старухи в некоторых местах рассказа перебивали Елену Олеговну – задавали вопросы. Это было наподобие исповеди…

Рассказала она про свое происхождение от мамы дворянки и папы крестьянина, ставшего во время войны генералом. Как любили ее в детстве… Как переживал ее папа, когда она болела… Как ходил по комнате и стонал вместо неё… Как папа ушел на войну, а их с мамой эвакуировали из блокадного Ленинграда почему-то в Туркмению… Как им там помогали совершенно неизвестные люди… Как мама дворянка шила под заказы шинели для военных, чтобы прокормить своих детей… Как ее крестили после войны, а учительница в школе запретила носить крестик… Как папа учил ее кататься на лошади…

Про папу почему-то больше всего рассказывалось… Особенно про его лошадей… Про то, что после войны он работал начальником Терского конного завода, где занимался выведением новых пород лошадей… Пожалуй, лошадей он любил даже больше, чем своих детей. Без лошади она почти никогда его и не видела… На работу ехал на лошади, с работы…

Часто ночью в одно из окон стучал папин конюх (или табунщик) и тревожным голосом кричал: «Олег Алексеевич! Кобыла Камчатка (Зорька, Ночка, Сивка, Каурка…) жеребится!» Папа вскакивал, и все просыпались… Папа быстро одевался и выбегал за дверь… Часа через два (или через пять, а то и через десять) папа возвращался счастливый, а за ним входил конюх, который вносил в кухню завёрнутого в попону жеребёночка. Жеребёночка клали на пол, а дети, мама, бабушка с умилением гладили это чудо и даже целовали в мордочку. Потом жеребенка снова заворачивали в попону и уносили к матери на конюшню.

Все люди, работавшие с папой на заводе, называли его настоящим джигитом. А работали там и чеченцы, и кабардинцы, и осетины, то есть те, кто понимал толк в лошадях. Папа умел объезжать молодых непокорных лошадей, и мог бы, наверное, если бы захотел, работать с ними в цирке. Но он не любил цирк… Ему не нравилось, что там применялись не лучшие, на его взгляд, способы дрессуры.

Много папиных статей печаталось в журналах по коневодству. Его рассуждения о лошадиной стати, о графически тонкой красоте её ног и пр. были написаны прекрасным стилем, что удивительно для человека из крестьян?

«Как можно без лошадей?! – говорил папа. – Без лошадей нельзя. Что – машина? На машине в лес не поедешь. А лошадь везде пройдёт».

От папы Леночка с удивлением узнала, что даже самая дорогая из машин стоит гораздо меньше, чем хорошая породистая лошадь. Уже будучи взрослой, прочитала статью, где было написано, что цена арабских скакунов доходит до нескольких миллионов долларов!

Потом Елена Олеговна рассказала о том, как папа отправил ее после окончания школы учиться в Ленинград. Сначала она училась на библиотекаря, а потом на искусствоведа.

Рассказала про мужа, которого любила больше всего на свете, и который умер через десять лет после их свадьбы, а она после этого год не вставала с постели. Рассказала про друзей, которые помогали ей после смерти мужа. Про сына Колю рассказала, про его «запутки» с «бабами»… Про внучку Лёлю…

Тут они и приехали.

– Да, Елена… – только и сказала Нинка, молча открыла дверь и, подав руку, помогла Елене Олеговне выйти из автобуса.

Вышли следом и остальные старухи.

– Ты еду какую-нибудь взяла с собой? – спросила Ульяна.

– Нет, – призналась Елена Олеговна.

– Почему?

– Вы не сказали.

– Да… Сложно с тобой, – покачала головой Ульяна.

– Я много взяла, – сказала матушка Евдокия. – Хватит на всех!

Автобус остановился прямо у храма!

«Повезло! – подумала Елена Олеговна.

– Но пойдут ли туда старухи?»

– Начнем прогулку с храма, – скомандовала Ульяна. – Пойдем грехи там свои наложим.

– Не «наложим», – поправила Нинка, – а «накладём»!

– Что вы городите, девчонки?! – возмутилась Евдокия. – Так нельзя про храм!

Евдокия перекрестилась на собор. К удивлению Елены Олеговны, вслед за Евдокией перекрестились и остальные старухи. Даже Нинка! И сын Ульяны тоже перекрестился.

Был теплый (не жаркий) полдень субботнего дня.

У храма гуляли мамы и папы с детскими колясками, новобрачные… Всё так скромно-нарядно вокруг.