Книга Бегал заяц по болоту… - Валерий Петков

– Всё бы неплохо, – хмуро сказал Виталий, только вот не нравится мне белый плотный дым из выхлопной трубы. Опять что-то с машиной неладно!

– Фильтр проверил?

– Первым делом.

– Боюсь сказать вслух, но могут быть прокладки, кольца, вкладыши. Клапаны. Моторный отсек!

– Вот и я боюсь. Опять ремонт.

– Сколько твоей «ласточке»?

– Двенадцать.

– Многовато для «японки».

– Да уж, все нормативы превысила. Но другой нет.

Первые сутки на новом месте заканчивались.

* * *

Вечером накрыли обед на столе для переговоров. Виталий постелил большие салфетки – Сергею с красивыми подсолнухами в яркой, самой цветущей поре, себе со вкусной рекламой кофе.

Выпили водки за новоселье. Небольшими порциями – на глоток. Закусили салом, чернушкой, зеленью похрустели. Покушали плотно, но неспешно, первый раз за весь день – полный обед.

Сергей отвалился, погладил округлившийся крепким, упругим всхолмком живот:

– Меня в учёбке, в армии, записали по тревоге выдвигаться в составе ПХД в район сосредоточения. Ну, думаю, что-то важное, связанное с военной тайной, даже спросить постеснялся, а мне и не объяснили. И тут как-то сыграли тревогу под утро. Зима. Встали на лыжи, похожие на широкие плинтусы. Абсолютно бесполезные для бега и ходьбы. Так, доски обшарпанные, носок слегка приподнят. Сапоги в креплениях елозят. Взмокли, через двадцать минут. А бежать нам было – пятнадцать кэмэ! Лес красивый, заснеженный, только это мельком отмечаешь, а любоваться некогда. Сержанты носятся как олени, подгоняют привычно, тренированные, козлопасы, раздражают сильно, потому что чувствуешь себя дураком, бежишь неведомо куда, да ещё на таких дровах, да по пересечённой снежной целине. И вот долгожданная команда – располагаться. Привал! ПХД, собраться на просеке. Собрались мы. Оказалось трое всего, и я – старший. Стоим, ждём указаний. Холодно. Вылетает старшина. Давай орать:

– Вы чё тут красотами любуетесь? Пейдзажами, ё…ть? Быстро развертывайте ПХД! – И показывает на походную кухню: – Дрова нарубить, воду погреть, готовить пищу для личного состава!

Стоим, ноги гудят – пятнадцать кэмэ отмахали. Рук не чувствуем, трясутся от напряжения. Усталые, голодные, злые. Оказывается, ПХД означает: Пункт хозяйственного довольствия. Удовольствия! Кухня! Камбуз, как говорят мореманы. А все уже зубами клацают, кушать хотят, жрать изо всех сил требуют. Прут из леса. Кого ни попросишь – все горазды помочь. Тот валежник волокёт, этот лучинку строгает, дело быстро пошло. И все намекают – ты мне, мол, порцаечку нормальную подкинь, слышь, старшой – не обидь. Ну, я всем обещаю, а бойцы и рады стараться. Дров накололо много. Уже и закипела-забулькала каша в котле. Такой ящичек сбоку, там раскладка продуктов прописана. Соответственно и загружаем, нарезаем, высыпаем. И так это довольно быстро получилось. Раззадорились, уж и жарко стало, в одних гимнастёрочках орудуем. Запах аппетитный, слюни до пупа, на свежем-то воздухе, после марш-броска, молодые. Лезут все с мисками, гремят «сервизами», только успевай, наваливай, известное дело – дружи с поваром! А каша на морозе мгновенно в алебастр превращается. Но – общажная закалка выручила. У каждого в жизни – своя общага. И только все поели – побросали бойцы миски под ёлку, и как не было никого! Все куда-то растворились, как зайчики, замаскировались в своих белоснежных шубейках в окрестных лесах, сугробах и складках местности. А миски – алюминиевые, жирные, прилипают к рукам, схватывают на морозе, неприятно. И я – один. Злой, как Баба-Яга! Ну, делать-то нечего, надо скоренько всё это помыть. Ах ты ж, думаю, припрётесь за пайкой! Ужин-то ещё впереди. Приползёте, тараканы коварные. Я вам устрою показательные учения в районе сосредоточения. Что ты думаешь? Проходит полчаса, мне ещё мыть да мыть. Самые первые, которые пожрать горазды, начали вылезать из складок местности. За добавкой. Ну, уж тут я отыгрался на их слабости – по полной! Хороший был урок. Я же поначалу как думал – вот какой я замечательный, людей кормлю, дело важное делаю, доброе дело – а нет бы вначале продумать, как его организовать, не взваливать всё на себя. Народу-то хватало. Хороший урок, на всю жизнь. Потом уже старшину спрашиваю – почему меня на ПХД записал, а он говорит – ты же в общаге студенческой три года прожил, чему-то научился, а эти-то все от мамки, от титьки, неумёхи…

– Я на пункте связи служил, – сказал Виталий. – По тревоге выехали на учения. Такая будка на базе машины «Урал», «Кунга» называлась. Народ бегает, «воюет», а мы тихо так обеспечиваем бесперебойную связь. Офицеры заходят, спиртика, водочки попить, чтобы на глазах у начальства не маячить. И было такое чмо – рядовой Юхневич. Вечно где-то в стороне болтался, прятался. Бестолковый! Ну, учения закончились, вскоре получаем свежий номер окружной газеты «За Родину», а там на первой полосе – с автоматом, заметь! – это чмо недоделанное. Отличник боевой и политической подготовки! Веселуха такая началась. Каждый его подначивает, а он оправдывается – пошёл в кустики по нужде, а тут, как коршун – журналюга навалился. Мол, я ему и ничего-то толком рассказать не успел! Он сам всё выдумал!

– В связи хорошо, можно домой звякнуть. Хотя бы изредка. А про армию можно вспоминать бесконечно. Только потяни эту верёвочку. Это как время перед дембелем – тянется день, конца не видно от подъёма до отбоя, а глядишь – неделя пролетела мгновенно. Только нет этих надоевших харь, гнусности этой… тупой. Отлетает она куда-то и остаётся только смешное да несуразное, а остальное даже и не вспоминается. Что-то такое делаешь, двигаешься, как во сне, а утром и вспомнить не можешь.

– Со службой так! Целые куски куда-то провалились со временем. А что-то так явственно встаёт перед глазами. До мельчайших подробностей. В основном, юмор.

– Был у нас один шустрый такой курсант в учёбке. Всё нашёптывал в курилке, как от армии закосить и поскорее вырваться. Марганцовку в фольгу насыпать, сделать шарик, а с одного бока оставить отверстие – и тогда на рентгеновском снимке будет пятно, вроде – язва, чуть ли не прободение в кишках вот-вот начнётся. Горчицы есть надо много и часто, сразу давление зашкалит. Камень, налёт с зубов снимать и после отбоя в глаза втирать. Они тогда закисают, склеиваются так, что не разлепить! Конъюнктивит в последней стадии. Да много всякой хрени понарассказывал. И вот после учёбки развезли нас по линейным полкам. Несколько лет прошло – встречаю этого «советчика». Ба! Справный такой, ряху наел, щёки пунцовые, прямо спелые гранаты на ветке, от хорошей жизни. Вот у таких людей, по-моему, всегда отличный аппетит. Да – и сам он майор! Что ты? Где ты? – спрашиваю. В органах, говорит – почти шёпотом, но с гордостью. – Комитетчик, мол! Такую страшную государственную тайну мне выдал, а морда сияет, видно – гордость из него прёт. Ещё бы – в такой конторе числится! Ну, я вежливо поулыбался ему, а сам думаю – вот сука гнойная! Может, он провокатором был, сдавал потихоньку «особняку» нас, бестолковых пацанов, а мы и знать не знали. Кто-то, наверное, повёлся. А теперь эта падаль блюдёт мою нравственность, идеологию, устои моей морали! Опять сколько-то лет пролетело. На остановке его встречаю автобусной – еду за город, говорит, у меня там дачка, внучков буду встречать. Такой неприметный со стороны гражданин, типичный пенсионер-садовод в белой кепочке, рюкзачок армейский, линялый, белый почти! Очёчки на резиночке. Сивый… И взгляд такой, знаешь – страдальческий, чтобы за версту люди понимали – я мол, жертва чего-то там! Б. дь такая!