Книга Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус - Анатолий Бородин

Кое-что, к сожалению, ухудшалось. Из воспоминаний К. М. Станюковича можно заключить, что на воспитанниках Корпуса стало сказываться имущественное неравенство их родителей. «Большинство кадет нанимало дневальных, которые чистили платье, сапоги и наводили блеск на медные пуговицы курток и мундиров и содержали в порядке амуницию. Меньшинство все это делали сами». С окончанием второго урока в 11 часов воспитанники получали по два ломтя черного хлеба. «Счастливцы, имевшие деньги или пользовавшиеся кредитом в мелочной лавочке, обыкновенно в это время уписывали за обе щеки булку или пеклеванник с сыром, колбасой или вареньем, заблаговременно заказанные дневальному. В понедельник и вообще послепраздничные дни завтраки были и обильнее, и роскошнее, и кадеты “кантовали” на широкую ногу, уничтожая принесенные из дома яства»[158]. Затем это стало обычным. «Тетя Соня часто приезжала в корпус в приемные дни и всегда привозила много всяких лакомств, чуть не на всю роту»[159]. Совсем еще недавно «между кадетами не допускалось оскорблять равенство открытым пользованием такими вещами, какие менее достаточные не могли иметь. Запрещалось носить свое платье и белье; запрещалось есть в роте что бы то ни было кроме казенной пищи». И это имело, конечно, глубокий смысл[160].

Годы учебы Петра Дурново в Морском кадетском корпусе приходятся на директорство А. К. Давыдова и контр-адмирала С. С. Нахимова.

При назначении А. К. Давыдова были приняты во внимание его продолжительная педагогическая деятельность и образцовое состояние Штурманского полуэкипажа (позднее – Кронштадтское штурманское училище), которым он управлял более 16-ти лет. Однако в Морском корпусе он успел немного: учредил воспитательный комитет из корпусных офицеров и преподавателей и с его помощью существенно улучшил воспитательную часть, упразднил годовые экзамены, и испытания производились в течение года своими преподавателями во время своих занятий под общим наблюдением инспектора классов (против экзаменов выступал Н. И. Пирогов: они занимали 1,5–2 месяца), ввел преподавание ситуационного черчения, заменил в приготовительном классе преподавание истории уроками русского и иностранных языков, стали составляться и издаваться методические руководства, физический кабинет пополнен новыми приборами, заказаны были модели частей пароходного механизма, в музее появились новые модели судов, составлены каталоги в корпусной библиотеке, приняты меры к устранению тесноты жилых и классных помещений[161].

К. М. Станюкович вспоминал его как «справедливого и доброго человека, кое-что сделавшего для корпуса и желавшего, быть может, сделать более того, что сделал, но болезненного, престарелого и не имевшего достаточно энергии, чтобы основательно вычистить эти воистину Авгиевы конюшни»[162].

С иронией пишет о нем Д. Ф. Мертваго, шедший на год старше П. Дурново: «Воспитанники Морского корпуса между собой звали его “Кудимкой”. Его педагогия, по-видимому, заключалась в принципе немедленного воздаяния, в известных формах и приемах, за все совершенное воспитанниками, как за хорошее, так и за дурное. Относительно классных распорядков, насколько помнится, ежемесячно производилась перекличка в классах и посадка воспитанников по скамьям по их относительным учебным отметкам. Для каждого из воспитанников вычислялся его средний балл в течение прошедшего месяца. Ученик с высшим средним баллом садился на правом фланге самой задней скамейки; самый неспособный или самый ленивый ученик занимал место на левом фланге самой передней скамьи.

К разряду немедленных официальных воздаяний воспитанникам за содеянное ими во время недели при Алексее Кузьмиче Давыдове относились раздачи кому следует – яблок и кому следует – розог.

Часам к трем по субботам классная канцелярия подготовляла общие для всех воспитанников корпуса недельные списки учеников, получивших отметки в 10, 11 и 12 баллов, с постановкою во главе списка фамилий получивших наибольшее число таких отметок. В 4-м часу по субботам десяточники и выше, т. е. двух, трехдесяточники и т. д., выстраивались в обеденной зале от входа направо. Таким же порядком, но только от входа в залу налево, выстраивались шеренги “нулевиков”, т. е. получивших в продолжении последней недели за свои ответы в классах по одному или по нескольку нулей. “Нулевиков”, конечно, было всегда неизмеримо меньше “десяточников”.

О готовности “парада” давали знать директору, и он прибывал в залу самолично, с лентою и звездами на виц-мундире; из кухонных же дверей служители тащили бельевые корзины, полные великолепнейших яблок. Торжество начиналось приветственною речью директора, обращенною к “десяточникам”, и продолжалось раздачею яблок. Яблоки были крупные, наливные.

по отделении, на этот раз во всех отношениях “правых”, батальонный командир корпуса капитан I ранга Терентьев командовал яблочникам: “Налево. По ротам. Шагом марш”. “Десяточники” уходили из залы, по совершенной очистки которой от яблочного аромата, и по затворе входных дверей как можно-накрепко, начинался парад с “нулевиками”. Директор и им говорил речь, но, вероятно, уже без улыбок и по содержанию укоризненную. Далее, смотря по обстоятельствам, передней шеренге приказывалось приготовиться к порке».

«Однажды, – продолжает Д. Ф. Мертваго, – произошло “восстание” против преподавателя английского языка, англичанина Сакса, которому “повстанцы” начали кричать, что он “булочник” и, нажевав бумагу, бомбардировали жвачками беззащитного иностранца, заставив его» бежать из класса. «Весь класс» перепороли, в т. ч. и скромного и благовоспитанного Владимира Буняковского, сына известного математика академика В. Я. Буняковского (1804–1889). «Алексей Кузьмич оправдывался тем, что если бы в классе находился его собственный сын, то он и его бы высек».

Летом 1857 г. на учебном корабле «Прохор», где были гардемарины среднего курса и назначенный к ним мичман фон Дек, возник конфликт и «практиканты-воспитанники нанесли своему офицеру какую-то, крайне недисциплинарную, обиду. Фон Дек, по обязанности службы, донес об инциденте по команде, а потом дошло дело и до директора Морского корпуса». А. К. Давыдов в полной парадной форме прибыл на корабль и «всех выпорол»[163].