Книга Комната воды - Кристофер Фаулер

– А откуда она все это знает?

– Он типичный ученый – рассеянный, не от мира сего. Когда он за работой, то его ничем не отвлечешь – хоть из пушки пали. В прошлую пятницу Моника высадила мужа у станции метро «Барбикан», а потом заметила, что он оставил в машине кое-какие бумаги. Она пошла за ним и увидела его в обществе какого-то скользкого типа. Незнакомец протянул Гарету пачки записей и начал объяснять суть его задачи. Понимаешь, Гринвуд и раньше попадал в истории. В первый раз он не был виноват, вляпался по наивности. Дело в том, что друг одного из покровителей музея предложил ему редкий образец лондонской скульптуры. Гарет явно не проверил происхождение вещи – иначе бы он знал, что она украдена. Городская скульптура никогда не была под строгим учетом, а совсем недавно на черном рынке коллекционеров как раз начали продавать крупные вещи. Статуя оказалась одной из двух граций, больше века простоявших на Хейверсток-Хилл. Представь себе, Гринвуд каждый день проходил мимо скульптуры по дороге к метро и не узнал ее, когда ее предложили музею. Его коллеги проявили сочувствие и сделали что могли. Самых благонамеренных исследователей нередко вовлекают в мошенничество, шантаж и воровство. Что бы мы ни думали о человеческих качествах Гринвуда, он был и остается одним из лучших лондонских экспертов, и будет ужасно, если он снова попадет впросак. Он наотрез отказался обсуждать новую работу с женой, вот она и забеспокоилась.

– И поэтому ты отправил Миру и Колина рыться в его мусорных баках? Пойми, Джон, ты развязываешь Раймонду Лэнду руки, чтобы он мог сдать нас министерству. Почему бы тебе просто не поговорить с Гринвудом?

– Это невозможно, – с явным смущением ответил Мэй. – Мы ведь с ним вроде как соперничали, и, знаешь, он все еще на меня сердится.

– Нет, не знаю. В чем вы соперничали?

– Ну… та дама, на которой он женился. Видишь ли, я первым начал с ней встречаться и как раз собирался с ней порвать, а тут она познакомилась с Гаретом… В общем, мы ничего ему не говорили о наших отношениях, а потом он сам обо всем узнал… в неподходящий момент.

– Погоди-ка, так весь сыр-бор из-за женщины? – Брайант с трудом сдерживал смех. – Вечно у тебя шашни с замужними дамами. И когда было дело?

– В июне семьдесят восьмого.

Тут Артур не смог больше сдерживаться и громко расхохотался:

– Больше двадцати пяти лет назад! И ты хочешь сказать, он до сих пор точит на тебя зуб?

– Ученые способны, как ты выражаешься, точить зуб до самой смерти. Они по природе своей одержимы. Ладно, Артур, не так уж мы тут и надрываемся. Я просто хотел загрузить Мангешкар и Бимсли работой. Сам понимаешь: если у нас мало дел, городская полиция повадится брать наших людей, а если это случится, отдел закроют навсегда.

– Чепуха. Зачем тогда было в рекордные сроки ремонтировать здание?

– Это произошло бы в любом случае, ведь здание – ценная собственность полиции. Ты, кстати, слышал о новомодном полицейском магазине, который хотят здесь открыть?

– О каком еще магазине?

– О, это одна из любимых идей министерства – районный клуб, где офицеры в штатском могли бы общаться с местными жителями. Тут продавались бы товары по лицензии городской полиции – например, детские игрушки. В общем, начальство хочет устроить здесь что-то вроде полицейского Диснейшопа, и они непременно добьются своего, как только вытряхнут нас отсюда.

– Раймонд был недоволен, что я взялся за дело Рут Сингх, – напомнил Брайант, – так что нам не с руки заниматься твоим исследователем…

– Артур, это отняло всего несколько минут, причем Мира кое-что нашла. Смотри. – Он разгладил скомканные чеки. – Гринвуд только что потратил несколько сотен фунтов на альпинистское снаряжение – по последнему слову техники.

– Допустим, он решил полазить по горам.

– Не будь идиотом – ему за шестьдесят, и у него хронический бронхит.

– Ну, тогда я не знаю. И зачем тебе в это впутываться?

– Повторяю для тупых: Гарет обладает узкоспециальными знаниями. Ценными знаниями, которые можно использовать в дурных целях.

– А я-то думал, он историк.

– Да, но он специалист в очень любопытной области. Сфера его интересов – реки, а точнее, подземные реки Лондона.

Наконец-то Мэю удалось заинтриговать Брайанта.

– Это другое дело. Подземные реки до сих пор пролегают в важных районах города. Например, под Букингемским дворцом и даже под зданием парламента.

– Неужели? Я думал, все они давно пересохли.

– Ничего подобного. Конечно, эта тема – идеальный повод для пересудов и ложных догадок. Тут и вправду много неясного: во-первых, у нас нет точных сведений о размерах, расположении и количестве лондонских рек, во-вторых, мы не многое можем видеть собственными глазами и у нас нет возможности сравнить то, что было раньше, с тем, что сейчас. В результате остается только отслеживать грязные ручейки воды, пробивающиеся между сточными отверстиями, и пятна жижи на пустырях.

– Так зачем вообще этим заниматься?

– Затем, что русла рек предопределили очертания наших улиц в той же степени, что и древние изгороди. Всей своей структурой Лондон обязан рекам. Они артерии, вокруг которых нарастала плоть.

– Но откуда ты все это знаешь? – спросил изумленный Мэй.

– Я разрабатывал надземную экскурсию по маршруту Каунтерс-Крик. Теперь там проходит железнодорожная ветка от Кенсал-Грин до Олимпии, Эрлз-Корта и Темзы. Мы довольно подробно изучили эту тему, но потом отказались от своего замысла – слишком уж трудно переводить группы через заграждения. Знаешь, река Вестборн выходит на поверхность как Серпентайн. Многие старые речные русла перемешались с викторианской канализационной системой. Тебе не кажется, что в невидимых частях города есть что-то непреодолимо волшебное? Все эти крыши, сточные трубы, опечатанные здания – мысль о том, что с ними карта города изменилась бы до неузнаваемости и на ней возникли бы доселе невиданные пейзажи…

– Полностью с тобой согласен. Но объясни мне, если от этих странных рек ничего не осталось, то зачем кто-то платит моему бывшему сопернику за сведения о них?

– А разве я сказал, что ничего не осталось? Многие из них были заложены кирпичом. Самая известная из них река Флит – она брала свое начало в Хэмпстед-Хите, текла к югу через Кентиш-Таун, отклонялась от нас к Сент-Панкрасу, потом к Клеркенуэллу и Холборну, а затем к Темзе через Брайдуэлл. Ее также называли Хоул-Буэн, что значит «ручей в лощине». Говорили, что Флит сперва переходит в ручей, потом в канаву и, наконец, в сточное отверстие. Смитфилдские мясники[22]сбрасывали туда остовы коров, веками реку использовали для сброса мусора и нечистот – неудивительно, что она заилилась и стала серьезно угрожать здоровью людей. Думаю, Флит заложили кирпичом в начале девятнадцатого века, но вот в чем штука: многие реки уходили под землю в разных местах, и для них были сделаны кирпичные туннели, но это вовсе не значит, что все они пересыхали. Взять, к примеру, Тач-Брук – он до сих пор пролегает под парковками и общественными зданиями в Вестминстере. Мальчишкой я часто спускался с виадука и гулял у протока, который вытекал из-под набережной Миллбэнк и впадал в Темзу. О таких речках нельзя забывать при ведении подземных работ, ведь они могут размыть любую стройку.