Книга Белый квадрат. Лепесток сакуры - Олег Рой

Что поразило Спиридонова в этом доме, так это то, что его просторные балконы – террасы, примыкавшие к двум «подъездам», были забраны частой бамбуковой решеткой, выкрашенной в белое. К решетке снаружи были привязаны красные китайские бумажные фонарики, словно в доме был не бордель, а званый ужин какого-то китайского бонзы. За решеткой на обоих балконах сгрудилось несколько женских силуэтов.

– Как зайдете, снимите обувь, – предписал Фудзиюки. – Потом поступайте так же, как я.

Спиридонов кивнул, и они зашли через завешенную циновкой дверь в «обитель разврата и похоти».

* * *

На первом этаже борделя в прошлом, вероятно, располагалась столовая или что-то вроде того. От былого убранства помещения не осталось ничего; пространство довольно большого зала было совершенно пустым, лишь стены были украшены японскими рисунками на рисовой бумаге да на полу постелены толстые циновочные маты. Вдоль дальних от входа стен полукругом сидели девушки. Одеты они были в пестрые халаты-кимоно, по большей части не шелковые, а бумазейные. Волосы уложены в причудливые прически, больше напоминающие мужские или, если точнее, аристократические – волосы подняты и зачесаны назад, лоб открыт, в волосах – множество (как показалось Спиридонову) гребней и шпилек, удерживающих всю эту конструкцию.

Когда они зашли, девочки начали переглядываться и тихонько смеяться, прикрывая рот ладошкой. Фудзиюки поприветствовал их, они вразнобой ему отвечали, почтительно кланяясь. Спиридонов чувствовал себя не в своей тарелке и смущенно мялся позади учителя.

Фудзиюки сказал еще несколько слов; девушки захихикали громче, бросая на Спиридонова заинтересованные взгляды. Он тоже их рассматривал; увы, нельзя сказать, чтобы контингент борделя так уж его привлекал. Ему не нравились круглые лица и тяжелые веки девушек. Лишь две или три показались ему симпатичными.

И как раз одну из них Фудзиюки, судя по всему, выбрал для него. Пожалуй, среди своих товарок, на вкус Спиридонова, она была самая красивая. Лицо чуть более удлиненное, чем у других, похожее чем-то на лица фарфоровых кукол, виденных им в магазинах Москвы. Сходство усугубляли белила, густо покрывающие лицо, как, впрочем, и нарисованные черные брови, и подкрашенные ярко-красным губы. Спиридонов вспомнил паяцев, виденных им на ярмарке в родной Вятке, и улыбнулся. Девушка тут же прикрыла ладошкой рот – кажется, он ее напугал или смутил улыбкой.

– Это Акэбоно, – представил девушку Фудзиюки. – Она немного говорит по-французски, другие – только на японском. Акэбоно, это Викторо-сан, мой большой друг.

Акэбоно почтительно поклонилась, а Спиридонов спросил себя, получится ли у него что-нибудь путное с этой девушкой. Он не воспринимал ее как женщину – скорее как чудную механическую куклу.

– Викторо-сан, Будда учит нас не пренебрегать и малым, если оно может послужить к совершенствованию, – продолжил Фудзиюки с улыбкой. – Сегодня вашим учителем будет Акэбоно, и я прошу вас слушать ее так же, как вы бы слушали меня. Вам необходимы те дары, которые она может дать вам. А теперь идите, а у меня дела.

Спиридонов хотел было спросить, куда же идти, но Акэбоно, вновь поклонившись, сказала ему:

– Следуйте за мной, монсеньор.

На французском она говорила правильно, но с сильным акцентом. Тем не менее Спиридонов понимал каждое слово.

– Где вы научились так хорошо говорить по-французски? – спросил он, поднимаясь вслед за девушкой на второй этаж.

– Не в Сорбонне, – сказала она и замолчала, а Спиридонов понял, что она шутит, и усмехнулся. Он общался в основном только с Фудзиюки, который был не по-японски улыбчив, но уже знал, что японцы чаще всего шутят с каменным лицом и над своими шутками никогда не смеются.

Они прошли по коридору, и девушка пропустила его вперед, в небольшую комнатку. От былой обстановки тут не осталось ничего, кроме трехстворчатого окна с подоконником, на котором вместо герани занимали место какие-то японские безделушки. Собственно, вся обстановка была столь же скромна, как и на первом этаже, – широкий матрас на полу, невысокий японский столик и японский же поставец из бамбука и рисовой бумаги, да неизменные бумажные картины с журавлями, ручьями и бамбуком. В углу у двери была ширма, но не надо было и заглядывать за нее, чтобы знать: там японцы, как и другие цивилизованные расы, скрывают от глаз предметы личной гигиены.

– И все-таки где вы обучились французскому? – не отставал Спиридонов.

Девушка обернулась к нему и улыбнулась, теребя ладошками концы пояса.

– Я работала в Сайгоне, – склонив головку, ответила Акэбоно и стала мелкими шажками плавно приближаться к нему. – Я ведь караюки-сан[16], из дзёсигун.

Спиридонову это ни о чем не говорило, но девушку почему-то опечалило. Ему показалось, она даже вздохнула после своих слов. Подойдя к Спиридонову, Акэбоно поклонилась, вернее, присела так, что ее колени едва не коснулись земли. Затем быстро встала (она была ему по грудь, ее темечко было на уровне его ключицы) и, взяв маленькими ручками его ладони, положила их на концы своего пояса – и тут же опустила, не дав ему ничего сделать.

– Я должна попросить вас раздеться, – сказала она, склонив голову. – Вы не откажете мне в этой просьбе? Я умоляю вас снять с себя одежды и лечь на эту циновку ничком.

Удивленный такой просьбой, он пожал плечами:

– Можете так сильно не упрашивать. Разве я здесь не за этим?

Акэбоно, которая как раз открыла свой поставец, вздохнула:

– Я такая глупая, я все забываю, что вы – гайцзын. Викторо-сан, я дала вам концы своего пояса потому, что, пока вы со мной, лишь вам принадлежит власть распустить его. Вы – мой господин, пока не покинете эту комнату. Фудзиюки-сама сказал, что вы много и славно потрудились и нуждаетесь в полном цикле токо но хиги[17]. Вы – мой господин, и я должна подчиняться вашей воле; но я караюки-сан, посвященная в это древнее искусство, потому я и вынуждена просить вас делать то, что необходимо. Вы понимаете?

Чувствуя некоторое смущение, Спиридонов кивнул. К тому, что происходило, он готов не был. Вместо «обители разврата и похоти» он словно попал на какой-то ритуал масонов или теософов – пока Акэбоно все это говорила, она успела извлечь из поставца несколько кувшинов, плошек, полотенца, какие-то палочки (их она воткнула в специальные стоечки на поставце, после чего каждую быстро потерла ладонью – палочки задымились легким благовонным дымком)…