Книга Дочь Волка - Виктория Витуорт

Она так и стояла во дворе, слыша этот странный гул в ушах. Атульф стал водить Хафока по кругу, и она поймала себя на том, что машинально идет за ними.

– Уезжает в Рим. – Она слышала слова Атульфа, но их смысл до нее не доходил. – Сколько времени его не будет? И что это означает для нас всех?

Нас? Что он имел в виду, говоря «для нас»? Она вырвала поводья у него из рук. Хафок был конем ее отца. И ухаживать за ним должна она.

Расстегнуть подпругу, снять здоровенное седло и унести его; скрутить пучок сена, чтобы обтереть влажные бока разгоряченного Хафока; найти для него горсть овса, чтобы он брал его у нее с ладони своими крепкими, покрытыми волосками губами, – все это было рутиной и источником успокоения для нее. Атульф, стоя к ней спиной, сгребал лопатой навоз, а она прислонилась к плечу коня и провела рукой по его шее и под гривой. Он шумно выдохнул и обернулся к ней, а ей показалось, что во взгляде его влажных глаз с длинными ресницами она уловила ту же обеспокоенность, какую испытывала она сама.

Может быть, Хафок тоже поедет в Рим? Ей трудно было представить, как отец сможет обходиться без него.

Хафок был конем ее отца. Луда – его стюардом, Видиа – его егерем, Кутред – его кузнецом. А она была дочерью своего отца. Но кем они станут, когда Радмер уедет?

16

Ингельд с Вульфхером ехали верхом по широкой дороге, которая тянулась из Йорка на север, огибая Пикерингские болота, через центральный район, где густо, словно драгоценные камни в ожерелье, расположились небольшие, но богатые монастыри, – Стоунгрейв, Ховингхэм, Коксволд, Мэлтон, Ластингхэм и Хэкнесс, – и уходила дальше, на Уайтби. Сегодня они не собирались доехать даже до Крейка, но светило солнышко, и почему бы по такой погоде старинным друзьям, какими были архиепископ Йоркский и аббат Донмута, не прокатиться в свое удовольствие?

К тому же на этой дороге, хотя их и могли увидеть, никто не мог слышать их негромкого разговора. Йорк был уже в нескольких милях позади, и, помимо случайно встретившегося им пастуха, они видели всего несколько человек в лугах, да еще одинокого бродячего торговца с котомкой на обочине. Мало кто строил здесь дома вблизи дороги, по которой маршем проходили армии. Жизнь и без того была полна опасностей, чтобы привлекать к себе еще и такое внимание. Архиепископ и аббат были оба вооружены и одеты в туники и штаны, какие носили обычные миряне; при этом никто из встречных не осмеливался на большее, чем бросить быстрый осторожный взгляд в их сторону, когда они проезжали мимо, чтобы тут же снова смиренно опустить голову. Как бы то ни было, до сих пор они говорили о материях, о которых было позволительно слышать кому угодно. Король пиктов Домналл ап Алпин созвал в Фортевиоте совет представителей церкви и государства, и только что вернувшиеся оттуда посланники от Йорка привезли известие, что народ сейчас возводит величественную церковь в Дункельде, чтобы поместить туда мощи святого Коламба. А купцы с торгового судна сообщили, что в конце зимы сарацины замучили нового архиепископа Кордобы.

– Евлогий. Бедняга! – Вульфхер сокрушенно покачал головой. – Я с ним никогда не встречался, но судя по тому, что о нем говорят, он был хорошим и весьма образованным священником. Его даже не возвели на престол в качестве архиепископа. – Он вздохнул. – Говорят, что там случались чудеса.

– Сарацины и морские разбойники. Испания действительно в осаде.

– Сочинишь об этом песню?

Ингельд покачал головой:

– Я лучше напишу элегию для своего брата. – Он заерзал в седле. – Радмер едет в Рим. Радмер!

Вульфхер ничего на это не сказал. Они ехали колено к колену, причем Ингельд – на кобыле, позаимствованной в архиепископской конюшне, поскольку Буря отдыхала после двухдневного перехода из Донмута. Их конюхи предусмотрительно держались в доброй дюжине шагов позади них.

Ингельд, похоже, не собирался менять тему.

– Ты должен был поучаствовать в этом. Мы столько об этом говорили… – Его напряжение передалось лошади, и она заартачилась, стала вращать ушами в разные стороны. Ингельд наклонился вперед и погладил ее по шее. – Успокойся, красавица, успокойся. Это мои страхи, а не то, что может тебя напугать.

Вульфхер прищелкнул языком, и его лошадь немного ускорила шаг.

– Ты ведь только-только занял свой пост в донмутском монастыре. Почему ты захотел уехать оттуда так скоро?

Ингельд пришпорил и свою лошадь, чтобы не отставать.

– Только-только, говоришь? Прошло уже полгода, и зима приближается.

– Там ведь твоя мать.

– Мать, для которой я стал разочарованием. А еще мой упрямый и заносчивый брат, который находит удовольствие в том, чтобы перечить мне во всем. И моя не такая уж маленькая племянница. Я думаю, в ней присутствует боевой дух, но они раздавят ее, напирая с двух сторон. Как жернова. – Ингельд умолк, размышляя над сказанным. – Она должна дать им отпор. Ну а мне иногда хочется ее шлепнуть.

Вульфхера все это не интересовало.

– Радмер едет в Рим не по моему приказу, а по приказу короля.

– Но он включен в состав делегации, отправляющейся к Папе. – Ингельд с готовностью отбросил в сторону мысли о своих близких. – В этом должен был участвовать ты.

– Пенс Петра – это королевская десятина, не епископальная.

– Но делегацию к Папе посылают каждый год, причем без людей с телосложением Радмера. – Ингельд снова заерзал в седле. – Почему не я? Мы всегда считали, что было бы неплохо побывать в Риме.

– Да, а еще, что хорошо бы отправиться в Равенну и Константинополь. – Вульфхер поднял бровь; это настороженное выражение лица у него больше всего соответствовало обычной человеческой улыбке. – Мы еще отправимся в паломничество в ближайшие год-два, мой друг. И в Иерусалим съездим тоже, если захочешь. Но Осберт имел в виду, что несколько лет тому назад Ательвульф из Уэссекса тоже поехал в Рим со своим сыном и завел там новых могущественных друзей, причем подразумевается не столько Папа, сколько короли и принцы тех стран, через которые пролегал их путь.

– А еще нашел себе невесту – тринадцатилетнюю принцессу, если мне не изменяет память.

– Все верно, – сухим тоном отозвался Вульфхер.

– Тогда почему Осберт не поедет сам?

– Сейчас для этого не время. И ты сам это понимаешь.

Да, Ингельд это понимал. Радмер, возможно, считает его человеком поверхностным, но он умеет обращать внимание на нюансы. Ожесточенные политические интриги при дворе, наблюдаемые с безопасного расстояния, вызывали в нем то же острое запретное возбуждение, что и петушиные бои.

– Тилмон.

Вульфхер кивнул.

– Тилмона видели с Элредом, и их общение было таким близким, как никогда до этого. Это происходило к югу от реки Тис, где Элреда быть не должно.

Ингельд помолчал, обдумывая возможные последствия этого.