Книга Вероника - Алина Знаменская

— Отстань, я не хочу! — взвизгнула Инга, царапая ему плечо. Боль вместо наслаждения! От боли Инга на миг потеряла способность дышать, а когда открыла глаза, сразу увидела Ромкин подбородок, который сейчас почти ненавидела. Она укусила его со всей силой, но он только промычал что-то невразумительное и ткнул голову в подушку. Инга била его, царапала, но его тело ничего не слышало — оно двигалось в дергано-рваном ритме, словно задалось целью раздавить ее, Ингу, впечатать в пружины кровати. Потом, когда его тело, дернувшись напоследок пару раз, обмякло, Инга брезгливо отвернулась и толкнула, его. То, что она услышала после того, как он отполз и растянулся рядом с ней, шокировало ее совершенно. Он спросил блаженным голосом:

— Тебе хорошо?

Инга повернулась и уставилась на него сухими злыми глазами, полными недоумения:

— Ты что, издеваешься?

Но похоже, Ромка был далек от намерений пошутить. По лицу его гуляла блаженная улыбка. Следы зубов на подбородке и в кровь исцарапанные плечи делали эту улыбку поистине идиотской.

— О да! Я на вершине блаженства! — почти прокричала Инга и вскочила. Боль вернула ее в постель, но увидев кровь на простыне, Инга едва не потеряла сознание. Сделав над собой усилие, Инга похватала свои вещи и ринулась вниз. Одевшись, она уселась перед камином и подбросила дров в затухающий огонь.

Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться за сто километров отсюда. Но на дворе стояла густая зимняя ночь. Машину она водить не умела. Оставалось самое невыносимое — ждать.

Глава 7

— И слышать ничего не хочу! Твой день рождения мы будем отмечать у нас дома! — Инга притопнула ногой для пущей убедительности и изобразила нахмуренность.

— Перед тетей Оксаной неудобно, — возразила Ника. — Я и так от вас не вылезаю, еще гостей полон дом приведу.

— Мама будет только рада. Она любит общаться с молодежью.

— Тогда убираться и готовить я буду сама.

— Ну, это я у тебя отнять не решаюсь, это — святое.

За день до праздничного события сестры затеяли генеральную уборку. Тщательно пропылесосив все углы, они достали из «стенки» посуду и хрусталь, чтобы перемыть и натереть до блеска.

— Наконец-то я познакомлюсь с твоим легендарным Колей, — бросила Инга, и Ника уловила в тоне сестры некую насмешливую нотку. Впрочем, Нику это нисколько не задело.

— Я тебя понимаю, — отозвалась она. — Ты влюблена в Ромку, и он кажется тебе самым лучшим. И это естественно. Особенно после того, как вы стали близки. А Коля никакой не легендарный, просто.., просто он мой.

Ника коротко взглянула на лицо сестры.

Инга склонилась над вазой и терла ее так, словно ту никогда не мыли. Ромка! Она не такая дура чтобы рассказывать сестре подробности своего дачного «приключения». Или Ника ее водит за нос насчет своего блаженства с Колей, или же она, Инга, какая-то не такая. Может, она фригидная и ей не дано познать радостей секса?

— Особенно сейчас, когда Ромка далеко, он, наверное, кажется тебе…

— Ничего мне не кажется! — не выдержала Инга. — Дурак он. Сам виноват, что загремел в армию. Имея такого папу, мог бы и подсуетиться. Теперь пусть трубит! Слуга Отчизны…

Инга покончила с вазой и в сердцах отбросила тряпку. Сентиментальность сестрицы ее иногда просто ставила в тупик.

— Да ладно, не злись, — примирительно продолжала Ника. — Скоро в отпуск приедет.

Инга поднялась и включила магнитофон. Комнату оживила ритмичная и заводная мелодия «АББЫ».

— Ты тут заканчивай, а я пойду из комода весь хлам вытряхну, — бросила Инга.

Ника проводила сестру глазами. Ну вот, хотела поддержать, утешить, а получилось все наоборот. Инга расстроилась. Но к концу уборки настроение выровнялось, о неприятном не вспоминали. Когда Ника уже стояла одетая у выхода, Инга притащила из своей комнаты коробку с мусором.

— Выкинь по пути в мусоропровод.

Коробка была полным-полна.

Ника вышла на лестничную площадку и спустилась к мусоропроводу. В Ингиной коробке был целый ворох пузырьков, тюбиков из-под крема, использованных фломастеров, сломанных расчесок и заколок. Неожиданно что-то очень знакомое дергает за ниточку ее сердце. Ника остановилась. Что? Взгляд, вероятно, наткнулся на что-то близкое, что живет в самом сердце. Ника внимательно всмотрелась в содержимое коробки — среди хлама беззащитно торчит гипсовая ножка! Ника опустила коробку на ступеньки и устроилась рядом. Сама не зная зачем, потянула гипсовую ножку и вытащила.., свою «цыганку»! Никино произведение оказалось лишено обеих рук. Волосы отклеились и торчали нелепой паклей. Цветастой юбки не было. Перед ней лежал лишь жалкий обломок ее детства. Но именно этот кусочек без труда всколыхнул весь горько-сладкий осадок ее прошлого, ее страхи, ее потребность в любви, ее мечты. Когда-то вызывающая столько восхищения, такая желанная, «цыганка» без сожаления выкинута на помойку. Глупо, конечно, но Ника вдруг почувствовала, будто это ее, Нику, выкинули на помойку вместе с ненужным хламом. В следующую минуту она одернула себя и попыталась воззвать к разуму. Ведь это всего лишь ее детская поделка. Конечно, когда-то они с Ингой были детьми и подобные вещи казались им ценными. Но теперь? Если хранить в квартире весь этот хлам, жить негде будет. Ника выбросила коробку в мусоропровод и не убереглась от жуткого ощущения, будто это она, а не гипсовая «цыганка» летит вниз по отвратительной зловонной трубе. Она торопливо спустилась во двор и побежала на остановку.

* * *

В огромное окно игровой смотрит уличный фонарь. Плюшевые морды тигров, зайцев, медведей становятся бесцветными в нереальном молочном освещении. По ночам Коля сторожит детский сад. Ника любит эти молочно-призрачные ночи, тишину уютного детского сада «Василек», где на лестницах громоздятся кадки с высокими растениями, а на дверных проемах болтаются жалюзи из макраме. Безлюдное ночное пространство ночного детсада наполнено спокойствием и тишиной. Только двое влюбленных не спят в этой ночи — дарят друг другу нежность. На низких, расписанных под хохлому, стульчиках громоздится их одежда. На ковре с длинным мягким ворсом переплелись в свете фонаря две тени. Их движения неистовы и осторожны одновременно. Спина Николая покрылась бисеринками пота. Волосы Ники рассыпались веером по ковру, а руки то взлетают, чтобы еще крепче прижать к себе любимого, то безвольно падают на ковер и вдруг, словно очнувшись, начинают ощупывать мягкий ворс ковра.

Пальцы напрягаются, вцепляясь в шерсть, как в волосы, и, сжимаясь в кулаки, замирают. Вздох блаженства рассыпается по ковру и растворяется в пространстве.

Потом они лежат на мохнатом ковре голые, не торопясь одеваться. Ночь принадлежит им.

— Мы с тобой на Марсе…

— Скорее, на Венере. На пляже, да?

— Да, на пляже, загораем среди зелененьких инопланетян.