Книга Твоя любовь сильнее смерти - Мария Садловска

– Быстрее закрывай клетку, а то он опять вылезет, потом фиг его туда затолкаешь!

Загорин все это слышал, им овладела полная отрешенность, как будто он от нечего делать включил какой-то неинтересный фильм. А потом он услышал, как хлопнула входная дверь и защелкнулся замок. Он открыл дверь комнаты, в которой сидел, и вышел. Впервые в его жизни, как и в квартире, было пусто. Загорин зашел на кухню. В глаза бросилась стоявшая на полу мисочка с кормом для Дыма.

– Он же не кушает этот корм, зачем Вика так много насыпала? – заволновался Загорин и хотел было как всегда отсыпать часть в мусорку, чтобы Вика не видела… Но, сделав пару шагов, остановился. Сильно болела голова. Это мешало ему сосредоточиться.

Механически он вытащил из шкафа домашнюю аптечку. Бездумно перебирая лекарства, никак не мог понять, что ему нужно. В руки попали две маленькие белого цвета таблетки в голубоватой упаковке. Упаковка была большая, но таблеток осталось две. Вспомнил. Это тазепам. Его иногда принимала на ночь Вика. Говорила, что и головную боль снимает, и как снотворное действует. Загорин налил в чашку воды и, проглотив одну таблетку, запил. Потом, немного подумав, проглотил вторую. Сел за стол, стал ждать, когда утихнет головная боль. Думать ни о чем не хотелось. В голове помимо боли крутилось название сериала «Плата за предательство», хотя содержания он совершенно не знал. Память услужливо подсказала сюжет другого фильма-детектива, в котором герой растворил в стакане воды упаковку какого-то лекарства и выпил. Его обнаружили только спустя какое-то время, взломав дверь. Загорин продолжал машинально перебирать лекарства. Вот попалась уже знакомая упаковка таблеток – тазепам. Целая, наверное, штук тридцать. Как будто чужими руками он вынимал из ячеек таблетки и бросал в чашку с водой. Остановился, когда ни одной не осталось. Таблетки растворялись, выпуская на поверхность воды мелкие пузырьки. Головная боль отпустила. Сознание прояснилось. Прояснилось настолько, что Загорин осознал, до какой тошноты банальным будет выглядеть его поступок!

– Ну и пусть! Если подумать – вся наша жизнь одна сплошная банальность. А дверь я все-таки оставлю открытой, незачем потом ее взламывать.

Загорин помешал ложечкой в чашке, заметив, что еще не все таблетки растворились, и пошел открыть замок на входной двери. На лестничной площадке слышался громкий голос соседки Людмилы Петровны. Она была ровесницей покойной матери Загорина, называла его Илюшкой и всегда стояла на страже порядка в подъезде. Посмотрев в глазок на увеличенное лицо Людмилы Петровны, он услышал звук квартирного звонка. Ему не хотелось открывать и видеться с Людмилой Петровной. Сейчас это ему особенно ни к чему, а потому он не шевелился и ждал, когда она уйдет. Между тем Людмила Петровна и не думала уходить. Она говорила и говорила:

– Как только поругаю его, обязательно написает на мой коврик! Вот же зловредная животина! Ведь все понимает, вон какие глаза хитрющие! Нет же, чтобы на другой коврик помочиться, но он найдет обязательно мой и написает!

В этом месте монолога Людмила Петровна забарабанила кулаком в дверь со словами:

– Илюшка, открывай! Впусти свое чудище в квартиру, мне надо идти в магазин!

Загорин, забывшись, открыл дверь. Между его ног прошмыгнул взъерошенный Дымок. Людмила Петровна, сказав примирительным голосом: «Извини, ты, наверное, отдыхал» – пошла вниз по лестнице. Загорин закрыл дверь, щелкнул замком, прошел на кухню. Дым сидел у своей миски и с укоризной в глазах нехотя жевал сухой корм. В это время зазвонил телефон. Загорин вздрогнул: сейчас этот звук для него был как будто с того света. Он поднял трубку…

– Алло, папочка!

Загорин медленно с трубкой в руке опустился на пол, вытянув ноги, и слушал:

– Папа, Дым пришел? Я его сразу же выпустила, как мы садились в машину к Мясникову!

– Масникову, – машинально поправил Загорин.

– Ой, какая разница? Папа, пойми, я не могла ее одну отпустить. Этот Мясников ее через пару месяцев бросит. Она побоится возвращаться к нам с тобой, и что с нею будет? А так я буду рядом… Папочка, я тебе буду звонить часто-часто, а на Новый год приеду на все каникулы. Вы с Дымом будете меня встречать! И мы с тобой будем говорить «спасибо» сколько захотим! Я скажу: «Папочка, спасибо, что ты у меня есть!» Ты слышишь меня, папа?

– Да, – односложно ответил Загорин, на большее он был не способен.

– Я там тебе оставила свой мобильник, в уголочке около телевизора. Ты его сейчас включи, хорошо? И вообще, включай его почаще! Ой, мама идет! Целую, папа!

В это время кот Дым, закончив кушать, внимательно посмотрел Загорину в глаза и вальяжной походкой пошел к дивану, куда и запрыгнул. Хотя обычно в это время он шел на улицу гулять. Загорин медленно взял чашку с растворенными таблетками и вылил жидкость в раковину, после чего тщательно вымыл чашку губкой…

Потом он подошел к телевизору, где в уголочке, как говорила Надюшка, лежал мобильный телефон, взял его и включил. Послышался Надюшкин голос, она пела на мотив колыбельной песенки: «Живет девочка Надюшка…».

Ромашки

При виде в подземном переходе нищих Ольга, как бы ни спешила, всегда подавала милостыню. При этом чувствовала себя неуютно, будто стыдилась чего-то. Давая мелочь, старалась не смотреть в лицо просящего: ей казалось, она делает ему больно. Хотя куда уж больнее! Подруга всегда ее ругала, говоря, что мы сами плодим лентяев и дармоедов. Возможно, она была права. Ольга с нею на эту тему не спорила, но молча продолжала поступать по-своему. Особенно после одного случая, когда, спеша, пробежала мимо нищего, а потом в автобусе у нее вытащили из сумочки кошелек с деньгами и ключи. Ольга, конечно же, не была суеверной. Тем не менее, после этого происшествия старалась не изменять своей привычке.

В последнее время нищих поубавилось. Возможно, за счет повышения благосостояния или же, что ближе к истине, по причине естественной убыли. В подземном переходе остался один старик. Он всегда сидел на складном стульчике, а у его ног лежала замусоленная фуражка, куда редкие прохожие бросали мелочь. Этого старика Ольга замечала и раньше. Что-то неуловимое отличало его от остальных. Даже если в его фуражке оказывалась более крупная купюра, он не раболепствовал, а лишь глухим голосом произносил еле различимое «спасибо». Лицо его заросло грязно-седой растительностью, а потому возраст определить было затруднительно.

Сегодня Ольга, как всегда обвешанная сумками, спешила домой. В магазинчике перед подземным переходом купила горячих булочек, которые так нравились всем домашним, и спустилась по ступенькам вниз. Нищий, как обычно, сидел на своем стульчике. Ольга, увидев его, вдруг вспомнила: денег у нее совсем не осталось, даже мелочи. На какую-то минуту ей стало стыдно: как же можно пройти мимо? Старик, возможно, именно ее ждал, зная, что она всегда подает. Думая так, она приблизилась к нищему и непроизвольно поставила около него сумки. У его ног привычно лежала фуражка. Там виднелась скудная мелочь. А рядом (совсем уж неожиданно!) на расстеленной бумаге лежал пучок белых ромашек. Назвать это букетом нельзя: ромашки были подвявшие и не крупные, садовые, а полевые.