Книга Дедушкины сказки - Михаил Максимов

Трудно сказать, сколько длился удивительный полет, всем казалось, что очень долго. До сих пор о нем рассказываются небылицы.

Наконец странные крылья начали медленно снижаться. У самой земли они полетели быстро-быстро. Сережка не справился с ними и кубарем покатился с холма.

Очнулся он в больнице. Прошло много дней, прежде чем худенький мальчик с трудом сделал вновь свои первые шаги. Переставляя неуклюже костыли, он подошел к окну. Взгляд его был обращен туда, где он парил на странных крыльях. И впервые за много дней болезни светлая улыбка озарила его лицо.

– Вот и летун поднялся, – большая и теплая рука легла Сережке на худенькое плечо, – Отлетался, парень, на всю жизнь отлетался, с такой ногой в небо не пустят.

– Не пустят???

Больше он ничего не слышал. Даже не помнит, как лег на больничную койку. Что-то неземное, неотвратимое и ноющее защемило душу. Вот когда он понял, что такое небо, что такое прелесть полета, без чего трудно представить всю дальнейшую жизнь.

А на ветке дерева сидел одинокий голубь и смотрел на его печальное лицо.

– Нет, лекарь, он полетит в небо! Не существует такой силы, чтобы остановить его, да и я еще на что-то, да гожусь.

Два беленьких перышка плавно залетали в открытую форточку больничного дома. Ну что ж, счастливого им полета.

За глиной

Из деревни Лыковка в деревню Ныряловка за глиной ходили испокон веков. Понадобилась глина Митрию. Так звали односельчане Дмитрия Ивановича. Мешок за плечи и потопал в Ныряловку. А идти надо было верст пять. И всего-то пяток кирпичин вывалилось из печки, всю деревню обежал, но не оказалось ни у кого в запасе этой знаменитой глины. Пора летняя, дома дел по горло, а тут такая оказия. Одно успокаивало, погода с утра выдалась хорошая. По небу плыли не дождливые облака, дорога сухая, летний зной не надоедает. Идет Митрий, о делах рассуждает, прошедшую жизнь вспоминает.

Прошел он половину пути и повстречал ныряловского мужика Гонишапку – так звали Петра Петровича.

Поздоровались мужики, выкурили по папироске, деревенскими новостями обменялись.

– А зачем в нашу деревню топаешь? – спросил Гонишапка.

– Глина понадобилась, печка разваливается. А ты чего в наши края подался?

– Тоже за глиной иду, у меня галанка потрескалась, подправить надо.

Ныряловские мужики уже много лет ходили в Лыковку за глиной.

Они еще немного посидели, потом пожелали друг другу всех благ, передали поклоны знакомым, пожали руки на прощанье и пошли по своим делам.

Идет Митрий, а душу сомнение гложет.

– Чего я в Ныряловку топаю, а своя глина выходит, под боком лежит?

От этой мысли ноги сами останавливаться стали.

– Туда тащись, потом обратно с глиной, а времени и без этого в обрез, поверну назад, наберу своей, какая разница? Остановился Митрий, чешет затылок.

– Чего наши мужики в эту Ныряловку столько лет топают? Вот дураки!

Он представил, как удивит мужиков своим открытием, и ухмыльнулся.

– Неужели, никому раньше такое в голову не приходило? Народ не глупый, на всю округу плотницким ремеслом прославились.

Митрий любил своих односельчан, ко многим относился с уважением.

– И все же что-то тут не то. Выходит, умней всех я в деревне? Он еще постоял и подумал.

– И идти совсем пустяк осталось, раньше и поболее хаживал. Наберешь невесть чего, вся деревня насмех поднимет.

Так и побрел в Ныряловку за глиной.

И Гонишапку такие сомнения одолевали, но и он не захотел перед всей деревней умником себя выставлять.

Много дней и лет прошло с того дня, но до сих пор встречаются лыковские и ныряловские мужики с глиной за плечами. Беседуют, обмениваются новостями, поклоны шлют.

А что же глина? А глина что, везде одинаковая, лишь бы кирпич держала.

Кто правит?

Старая кляча тянула не менее старую телегу с поклажей. Мирно и неторопливо проплывали мимо деревья, поля, кусты и болотца. Доброе солнце ласково светило со своей вышины.

– Приятель, – обратилось колесо заднее к колесу переднему, – скажи, кто в повозке правит?

– Кто бежит первым по дороге, куда захочет, тот и правит.

– Послушайте, а вы не подумали, на чем вы крутитесь? – проворчали недовольные оси. – Мы тут главные, мы всему опора, а потому куда хотим, туда и правим.

– Можно подумать, – скрипела телега, – я тут главная, меня вы везете, а потому, куда хочу, туда и правлю я!

– Ох, – вздохнула поклажа, – надоел ваш глупый спор. Везете вы меня, я тут главная, я правлю, куда хочу.

– Посмотрите на нее, большая, а ума нет, – возмутились оглобли, – Вот повернем в канаву, узнаете, кто правит. Мы тут главные, мы правим!

– Иго-го, иго-го, – засмеялась кляча, – Они повернут, а я зачем? Я вас везу, я всем и правлю.

Наступила тишина.

– Шлеп, шлеп, – прошипели вожжи, – повернешь, если мы дернем. Мы тут всем правим, мы главные.

Все зашумели, заскрипели, застучали. Проснулся человек, который дремал все это время и не слышал спора.

– А ну пошла, милая, – он хлыстнул клячу кнутом, дернул за вожжи, – заснула, родимая.

Лошадь ускорила шаг, колеса закрутились быстрее, запищали оси, загрохотала телега, и весь спор окончился.

Дятел

Некогда дятел был самой беззаботной и ленивой птицей. Ничегошеньки его не тревожило и не волновало. Сядет в укромном уголке на сук и дремлет в свое удовольствие. Проснется, набьет живот всякой всячиной и опять на покой. Любой сук для него хорош, если не мешают, любая еда – лакомство. За лето растолстеет, летает медленно, еле крыльями машет.

Сидит однажды на суку и греется на солнышке. Закрыл глаза и задремал, Снится ему хороший-хороший сон. Живет он, якобы, в роскошном дворце, пташки заграничные ублажают его своим дивным пением, самые искусные повара готовят чудесные блюда, услужливые синички подают еду прямо в рот. Раскрыл клюв, а в него уже положена гусеница в пшене, второй раз раскрыл – червяк в орехах. А питье какое! От приятного запаха голова кругом идет, сколько ни пей, а пить еще хочется. Под дивное пение славные лебедушки в сказочном танце кружатся, павлин своим хвостом прохладу нагоняет. А на страже стоят верные соколы.

В самый разгар услады над головой писк раздался, потом повторился, но уже более настойчиво.

– Кто бы это мог быть? – подумал он с раздражением, – Куда смотрят мои верные соколы?

Раздражающий писк не прекращался, дятел проснулся. Пробуждение не обрадовало его. Исчез дворец со всеми прелестями, обычный лес тихо шумел от легкого ветерка. Писк тем временем вновь раздался над головой.