Книга Любовь по наследству - Вайолетт Медоу

— Мы непременно найдем выход, — с уверенностью произносит Кеннет. — Ведь правда? — спрашивает он с трогательной надеждой в голосе.

— Правда, — отвечаю я, уже свято веря в то, что найти выход просто необходимо.

Кеннет забирается на кровать и хлопает по пустому пространству рядом с собой.

— Скорее иди ко мне.

Как просто и мило! До чего романтично и многообещающе…

Я ложусь возле Кеннета, мы снимаем друг с друга халаты, накрываемся простыней и обнимаемся. Мне бы правда отдохнуть перед дорогой, но тепло и дурманящий запах Кеннета наводят на мысли совсем не о сне и пробуждают отнюдь не желание подремать.

Я расслабляюсь и замираю в его объятиях лишь полчаса спустя, когда стихают наши стоны и начинает восстанавливаться дыхание. Он предложил встречаться, но не уединяться! Да это бы было сущей пыткой!

На нас невидимой тучей опускается сладостное тепло, и о чем-либо думать, искать какие угодно решения совершенно нет сил. Уже погружаясь в дремоту, я невольно отмечаю, что и этого мне катастрофически не хватало: засыпать в объятиях любимого и толком не знать, стук чьего сердца ты слышишь — его или своего.

7

Внезапно просыпаюсь и ничуть не пугаюсь при виде мужчины прямо у меня под боком. Я чувствовала его во сне, ни на секунду не забывала, кто он. Кеннет спит спокойным крепким сном и, кажется, едва заметно улыбается.

Тихонько убираю его руку со своего плеча, поднимаюсь с кровати, нахожу свой халат и выхожу на балкон, чтобы утренняя свежесть прояснила голову. Смотрю на часы. Начало седьмого. Хорошо, что я проснулась, а то, поскольку завести будильник, конечно, забыла, еще, чего доброго, проспала бы до полудня и самолет улетел бы без меня. Если бы так случилось, я не удивилась бы: спать рядом с Кеннетом здорово.

Содрогаюсь, вспоминая о нашей вчерашней страсти и обо всем, что произошло на свадьбе и в этой комнате. Хочется закрыть глаза и смаковать впечатления, не думая ни о предстоящей поездке домой, ни о Сиднее, ни о муже…

Джонатан. Сердце пронзает колючка вины. Да, нашей с Кеннетом буре чувств противостоять было почти невозможно, но не следовало ли приложить для этого больше усилий, воздержаться, чтобы потом не мучила совесть? И чтобы не причинять боли близкому человеку, который, хоть и со странностями и хоть порой изводит своей правильностью, не заслужил подобного унижения.

Прикусываю губу, поворачиваю голову и думаю, не разбудить ли Кеннета. Мы договорились решить, что нам делать дальше, а времени никогда не бывает достаточно. К тому же за беседой и обсуждениями я, может, отвлекусь от мыслей о Джонатане.

Уже делаю шаг в сторону двери, но меня что-то останавливает. Сдвигаю брови и прислушиваюсь к сердцу. В нем, пока почти неслышно, звучит голос протеста. В растерянности замираю и жду, что последует дальше.

Город вокруг оживает. Доносится шум автомобилей, откуда-то снизу звучит мужской голос, но слов не разобрать. Дорожки в саду подметает дворник. Пахнет утренней листвой и только что сваренным кофе.

Осознание того, что это за протест, приходит внезапно. И я вдруг ясно понимаю, впервые за все эти годы, почему моя мать сбежала тогда от Джейкоба. Она испугалась. Смертельно испугалась последствий оглушительной страсти.

Если они остались бы вместе, то, не исключено, сгорели бы на костре своей любви оба. Или дожили бы до того дня, когда огонь внезапно угас и их постигло чудовищное разочарование, которое тоже опасно, даже губительно. Хуже того, разлюбить мог один, а второй опять-таки лишился бы почвы под ногами и финал был бы примерно такой же.

Одичавшая в лесу, измученная мыслями, поделиться которыми было не с кем, молоденькая Эмили не выдержала и пустилась наутек от своего громадного счастья. Этим и спаслась, хоть и наверняка по сей день страдает.

Мне же тридцать шесть лет, не девятнадцать, я должна действовать решительнее. Надо уйти с пути Кеннета немедленно, пока тоже не дошло до беды, и продолжить жить как прежде: спокойно, предсказуемо и стабильно.

Наш с Джонатаном дом вдруг представляется мне спасительным приютом, и меня охватывает неукротимое желание как можно скорее оказаться там, за тысячи миль от Нью-Йорка.

Я быстро и бесшумно возвращаюсь в комнату, бросаю взгляд на дверь в ванную, но мысль о душе отбрасываю. Надо уйти сейчас же, не медля ни секунды. Начинаю молнией носиться по комнате, собирая вещи и одеваясь. Через считанные минуты сумка уже собрана, а я, в джинсах, топе и кофте, с немытыми, наспех расчесанными волосами беру в рот подушечку мятной жвачки — чистить зубы некогда.

Бросаю последний взгляд на умиротворенное лицо Кеннета. От желания в последний раз поцеловать его, мельтешит перед глазами, но я поджимаю пальцы ног и чуть ли не до крови прикусываю губу, убивая в себе оглушительной силы порыв, и лишь посылаю Кеннету воздушный поцелуй.

Пора бежать, но ноги отказываются слушаться и удерживает мысль, что просто так исчезнуть нельзя. Необходимо как-то дать ему понять, что я буду его всегда помнить. Поблагодарить или даже в чем-нибудь объясниться. Торопливо достаю из сумочки помаду, делаю шаг в сторону зеркала, но задаюсь вопросом: взглянет ли Кеннет на свое отражение?

Возможно нет, он ведь не женщина. Смотрю по сторонам, киваю пришедшей на ум идее, беру сумку, иду к выходу и большими буквами вывожу прямо на двери светлого дерева: «Лучшей ночи в моей жизни не было».

Во мне все дрожит и рвется. Брожу по огромному залу аэропорта, как человек, у которого отшибло память и он не помнит даже своего имени.

Правильно ли я сделала? — звучит и звучит в голове вопрос. Не пожалею ли? Ответа нет, и, кажется, вот-вот расколется череп.

Когда из сумочки раздается телефонный звонок, меня захлестывает волна столь мощной надежды, что перехватывает дыхание. У него нет моего номера, жужжит в голове мысль, и радость тотчас сменяется горечью.

— Алло?

— Малышка, почему не звонишь? Скоро объявят посадку. Ты в аэропорту?

Сглатываю, смачивая пересохшее горло.

— Да.

— Что с тобой? — встревоженно спрашивает Джонатан.

— Ничего, — ругая себя за то, что не могу говорить веселее, отвечаю я.

— Ты не заболела?

Эх! Заболеть меня угораздило, но такой болезнью, от которой не вылечат ни врачи, ни знахари.

— Нет.

— Смотри у меня! — с ласковой строгостью восклицает Джонатан. — Если простудилась, пока не поздно, накупи лекарств. Путь тебе предстоит неблизкий.

Вздыхаю.

— Где я, по-твоему, могла простудиться?

— Гм… Да где угодно. Могла потанцевать и разгоряченная выскочить в своем платьице на балкон.

— Нет, я не выскакивала на балкон, — устало говорю я. — Все в порядке.

— Значит, совсем не выспалась, — с утвердительной интонацией произносит Джонатан.