Книга Модельный дом - Фридрих Незнанский

— Ох же, мать твою!.. — выругался он, отдирая голову от клочковатой подушки и спуская ноги с дивана.

Однако, как бы он не материл себя, но факт «задушевной» пьянки оставался фактом, и он подивился здоровью и выносливости Ткачева. Выпил, пожалуй, даже больше его, а вот, поди ж ты, — уже колготится на кухне.

Сунул ноги в разношенные шлепанцы, от чистого сердца предоставленные гостю хозяином однокомнатной квартиры, и, держась за голову, вышел на кухню.

— О, явление Христа народу, — обрадовался уже явно опохмеленный Ткачев. — А я уж подумал, что не проснешься никогда.

И закатился радостным смешком.

— Кому смех, а кому слезы, простонал Агеев. — Кстати, что сейчас — утро или вечер?

— Ну, ты даешь, брателло! — уставился на гостя Ткачев. — Конечно, утро. Я уже и за пойлом успел сбегать, и зажевать кое-чего приготовил. Давай, располагайся к столу.

— Умыться бы сначала…

— Так кто ж тебе мешает? Полотенце в ванной, на крючке висит.

Ополоснув лицо холодной водой и прополоскав рот, отчего вроде бы сразу полегчало, Агеев прикрыл за собой дверь ванной и невольно удивился расторопности бывшего следователя прокуратуры. На столе, застланном вполне приличной клеенкой, уже стояла сковорода с яичницей, на тарелочке лежал аккуратно нарезанный хлеб, а посередке в окружении четырех бутылок жигулевского пива красовалась бутылка уже знакомой паленой водки из магазина напротив.

— Ну ты даешь, брателло! — в тон хозяину квартиры похвалил его Агеев. — Прямо не стол, а ресторан на Ривьере.

— Ну, на Ривьере, положим, мы не были, — скромно заметил Ткачев, — а вот насчет всего остального… короче, хорошему гостю в этом доме всегда рады.

— Спасибо. За мной не пропадет.

— Догадываюсь, можешь не утруждаться. И без того вчера выставился по полной программе.

…Сразу же за первой выпили по второй, скромно ткнув вилками в сковороду с яичницей, открыли по бутылке пива, и когда немного отпустило, Агеев не очень-то весело пробормотал:

— Еще по одной — и все, завязываю.

— Чего так? — вскинулся явно поплывший Ткачев.

— Пойду сдаваться.

— Жене, что ли?

— Ну!

— Так ты же ей вчера звонил.

— И чего? — уставился на хозяина квартиры Агеев. — Чего говорил-то?

— То, что есть, то и говорил, — пожал плечами Ткачев. — Встретил, мол, по старой работе следователя, и решили отметить это дело. Так что, твоя Ирина в курсе всех событий и последних новостей.

— А она… она-то чего?

— Да ничего особенного, вполне достойной женщиной оказалась. Когда ты передал мне трубку, она попросила меня не отпускать тебя до утра, как говорится, от греха подальше, что и было исполнено.

Агеев покосился на хозяина квартиры и удивленно качнул головой.

— Надо же!.. Обычно она такой крик поднимает, что не приведи господь, а тут…

— Умная женщина, — подсластил пилюлю Ткачев. — Знает, видать, где можно тебе остаться, а откуда и домой гнать надо.

И снова разлил по полной.

Когда уже совсем захорошело, была допита бутылка, и душа бывшего следователя прокуратуры требовала продолжения банкета, Агеев откинулся на спинку стула и с неподдельной тоской в голосе произнес:

— Помню, когда еще пахал в ментуре…

— А я… я не очень-то вспоминаю те времена.

— Чего так? — удивился Агеев. — Прокуратура! Белая кость. У вас и работенка почище нашей была, да и возможностей побольше.

— Может, и так, — без особого энтузиазма в голосе поддержал его Ткачев, но я как залудил по-черному, так и…

И он безнадежно махнул рукой.

— Неужто только за это выгнали? У нас порой так попивали, что аж стены дрожали, да и то ничего.

— У нас тоже попивали неплохо, — вздохнул Ткачев, но…

— Что, кому-то дорожку перебежал?

— Если бы. Подставили, как щенка беспородного, а тут как раз очередная смена власти, ну и пошло-поехало. Надо же было на ком-то отыграться.

— Что, попал под каток борьбы за чистоту кадров? — со знанием уточнил Агеев.

— Считай, что так.

— Расскажешь? Или, может, секрет?

— Какой там на хрен секрет! Одевайся, по пути в магазин расскажу.

— А, может, стопорнем? — резонно заметил, Агеев. Денег-то мне не жалко, но…

— Что? Завестись боишься?

— Я-то не заведусь, а вот ты-то как?

— Будь спок! — обнадеживающе произнес Ткачев. — У меня еще, считай, двое суток впереди.

Не заезжая домой, чтобы хоть немного привести себя в порядок, Агеев сразу же поехал в район Сандуновских бань, где в цокольном этаже располагался офис «Глории», и этого невозможно было не оценить, хоть и встречен был понимающими ухмылками.

В затасканной камуфляжной форме, изрядно помятый, с подпухшим лицом и набрякшими мешками под глазами, он представлял собой классический образец мало-помалу опускающегося отставника, который и хотел бы жить «как люди», да водка не позволяла.

— Филя, да ты ли это? — всплеснула руками Ирина Генриховна. — А я-то думала, что ты дурку ломаешь, когда надумал позвонить мне.

Турецкий только хмыкнул на это понимающе, но заключительный вердикт поставил Голованов. Окинув друга оценивающие взглядом, он понимающе кивнул и, едва сдерживая смех, поднял большой палец.

— Станиславский отдыхает.

— Вас в мою шкуру, — буркнул Агеев и почти упал в кресло. — Вообще-то за подобную работу в нормальных конторах молоко дают, как за вредное производство, но я согласен и на кофе.

— А ежели чайку? С сахаром да лимончиком? — предложил Турецкий. — Оттягивает.

— Да хоть динамит с тротилом, лишь бы трубы загасить.

— Что, неужто так нажрались? — посочувствовал ему Голованов.

— Не то слово!

— Так, может, того… коньячку или водочки стопарик?

— Да пошел бы ты!.. — окрысился на Голованова Агеев. — Я теперь на эту гадость год смотреть не буду.

— И то хорошо, — засмеялась Ирина Генриховна. — Считай, на пользу все пошло.

Позволив Агееву насладиться крепко заваренным чаем с лимончиком, в который ушлый и мудрый как змей Турецкий все-таки плеснул двадцать грамм коньяка, поболтали еще о том о сем, и когда у Филиппа наконец-то появился в глазах привычный блеск, Ирина Генриховна негромко произнесла:

— А теперь колись, «муженек» ты мой ненаглядный. Да чтобы все по порядку. Судя по твоему телефонному звонку ночью, тебе есть что рассказать?

Попросив еще стакан чая и «двадцать капель поверх», Агеев вкратце пересказал момент знакомства с Ткачевым, который то начинал раскрываться понемногу, то опять замыкался в себе, словно устрица в створках. Оттого и приходилось «гробить свое здоровье», чтобы поддерживать его до ночи в «требуемом подпитии».