Книга Дикая весна - Монс Каллентофт

Паразитировать на ней, делать выгоду. Дать собственное ви́дение, поделиться им с теми, кто пожелает слушать. Если они вообще чего-то сами хотят, эти журналисты.

Часы показывают еще только без четверти семь, когда Малин паркует машину перед зданием полицейского управления, но, несмотря на ранний час, перед входом уже собралась небольшая стайка журналистов.

На парковке стоят машины каналов SVT и TV4. В таком деле, в такой чрезвычайной ситуации особенно важно держать СМИ подальше, не давать коршунам раскачать лодку, распространить в обществе страх.

Но, возможно, жители Линчёпинга и без того напуганы? Кто знает, когда взорвется следующая бомба? Какие пласты пришли в движение?

Малин втягивает в себя свежий утренний воздух, ощущая запах пробуждающегося хлорофилла, запах жизни, которая ждет расцвета, – кажется, вся природа жаждет слиться в любовных объятиях сама с собой и забыться в упоении.

Здесь ли Даниэль Хёгфельдт? В этой ли стае?

Она его не видит, а когда приближается к входу, журналисты кричат ей:

– Малин! У тебя есть для нас что-нибудь новенькое? Каковы ваши главные версии? Активисты, исламисты… кто-нибудь взял на себя ответственность?

Она качает головой, поднимает руку, закрывая лицо и жалея, что не надела темные очки, но все же в глубине души рада, что на ней красивое голубое платье – на случай, если она все же попадет где-нибудь в кадр. Кобура с «ЗИГ-Зауэром» спрятана под белым летним пиджаком. Белые полукеды французской модели. Она почувствовала себя очень стильно одетой, когда смотрелась в зеркало у себя в спальне, и порадовалась тому, что ее облик восстановился и приобрел новые черты с тех пор, как она бросила пить.

Она по-настоящему хороша собой. Упругая кожа, плавно облегающая высокие скулы, блестящие волосы, живые голубые глаза. Смотрится неплохо.

«Но почему же тогда я одинока?» – подумала Малин.

– Без комментариев, – произносит она, когда толпа расступается, возможно, из уважения – многие из них освещали другие случаи, в которых она была задействована, и знают ей цену.

Тут автоматические двери бесшумно распахиваются, и она входит, слыша характерное шипение, когда створки закрываются у нее за спиной. И в этот момент звонит ее телефон. Она роется в сумке, находит мобильник, видит на дисплее номер Даниэля, не хочет отвечать, но все же отвечает.

– Это я, Малин.

И она слышит по его голосу, по деловитости его тона, что это звонок чисто по работе. Он не намерен встречаться, чтобы потрахаться.

– Слушай меня, – говорит Даниэль. – Я решил позвонить тебе первой, учитывая ситуацию. Мне на мой редакционный адрес пришло сообщение от людей, которые именуют себя Фронт экономической свободы. Они пишут, что ведут войну против всех банков, которые называют форпостами алчности, и еще они пишут, что вчерашний взрыв организовали они. И что намерены продолжать.

Малин останавливается возле стойки дежурного, за которой сидит только что вошедшая администратор Эва, и кивает ей.

– Что ты сказал?

– Ты слышала, что я сказал. Фронт экономической свободы. Слышала о таком?

– Нет, никогда.

Малин движется к своему рабочему месту в открытом офисном пространстве, отмечая, что она пришла первая из следователей оперативной группы, однако бесчисленное количество полицейских в форме уже бегают туда-сюда с чашками кофе и бумагами в руках.

– Никогда не слышала ни о каком Фронте экономической свободы, – повторяет она.

– Но такое ощущение, что информация серьезная, – говорит Даниэль. – Они прислали ссылку на свой сайт – зрелище не из самых веселых, черт меня подери!

Она уже у компьютера.

– Адрес, Даниэль, адрес!

– Как звучит. Точка se.

– Подожди, я включаю компьютер. А адрес электронной почты?

– Сообщение пришло от анонимного отправителя.

Ее пальцы бегают по клавиатуре.

Не то.

Проклятие! Наконец ей удается набрать в обозревателе верный адрес.

Надпись синими буквами на светло-зеленом фоне. Знак, представляющий собой горящие логотипы «SEB», «Nordea», «Swedbank» и «Торгового банка».

Она читает:

«Банки страны, владельцы, руководители и сотрудники которых стали выразителями безудержной алчности, угрожают всему климату в обществе. Их поведение превращает мир, в котором предстоит жить нашим детям, в клетку с дикими хищниками.

Поэтому Фронт экономической свободы объявляет войну банкам Швеции. Они и их алчность должны быть уничтожены!»

Фотографии с Главной площади после взрыва.

Малин прокручивает дальше.

Фотографии банковских офисов в других городах. Под всеми одна и та же надпись:

«Следующая мишень?»

И, наконец, в самом низу страницы еще текст:

«Жертвы среди мирного населения не исключены в нашей борьбе за спасение нравственности, взаимной заботы и любви между людьми».

– Ну что, посмотрела?

В голосе Даниэля слышатся страх и отвращение, но также и ожидание – похоже, он надеется, что его похвалят и похлопают по плечу.

– Да.

Никаких других заголовков и ссылок, больше ни слова об организации – только то, что поместилось на стартовой странице.

– Очень подозрительно, – произносит Малин. – Ты выложил это на ваш сайт?

– Нет. Решил сначала позвонить тебе.

– Подожди, пожалуйста, еще немножко. Пока мы не проверим это. Просто чертовщина какая-то!

– Я не могу ждать, Малин. Ты прекрасно это понимаешь.

– Ты можешь создать панику, Даниэль.

– Люди имеют право знать, Малин. Почему ты думаешь, что они не разослали это куче других СМИ? Если ты пробьешь это, то наверняка найдешь еще в нескольких местах. Неужели никто другой не сообщил вам? Неужели вы сами не получили этого сообщения?

«Получили ли мы сообщение? Я не знаю. Получил ли его кто-то еще? Или только Даниэль? Если да, то почему только он?»

Она закрывает глаза, видит перед собой фотографии девочек на стене квартиры и понимает, что Даниэль прав.

Люди должны знать.

– Хорошо, – говорит она. – Поступай так, как должен. Но как ты думаешь, почему сообщение отправили именно тебе?

– Не знаю. Но ведь я – ведущий журналист главного новостного ресурса города, так что это вовсе не странно, согласись. Если, конечно, они как-то связаны с Линчёпингом.

– Разве не логичнее им было обратиться в национальные СМИ?

– Возможно, они так и сделали. Через две секунды это будет везде. Или они хотят подчеркнуть свою местную принадлежность… Откуда мне знать? Они прекрасно понимают, что все распространится мгновенно, как бы они ни поступили.