Книга Незнакомец - Харлан Кобен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надел голубую рубашку, потому что Коринн говорила, что голубой цвет идет к его глазам; из-за этого он почувствовал себя глупо и едва не начал переодеваться, но потом решил, что какого черта. Уже стоя на пороге спальни, Адам обернулся и долго осматривал комнату, которую так долго делил с женой. Королевского размера кровать была аккуратно застелена. На ней лежало много подушек – когда люди начали заваливать кровати подушками? – но они с Коринн провели здесь много лет. Простая, неинтересная мысль, да что поделаешь. Это были просто комната и просто кровать.
И все-таки Адам не мог не отметить: в зависимости от того, как пройдет ужин, они с Коринн могут больше не провести здесь ни одной ночи.
Конечно, это мелодрама. Чистая гипербола. Но если гиперболе нельзя повертеться в его голове, то где ей вертеться?
Звякнул дверной звонок. Никакого движения со стороны мальчишек. И никогда не было. Каким-то образом они были приучены не подходить к домашнему телефону (все равно звонили не им) и не откликаться на звонки в дверь (обычно это бывала доставка). Как только Адам расплатился и закрыл дверь, мальчики загрохотали вниз по лестнице, как клейдесдальские тяжеловозы. Дом затрясся, но устоял.
– Бумажные тарелки, ладно? – попросил Томас.
Томас и Райан хотели есть с бумажных тарелок исключительно потому, что так было меньше уборки, но сегодня, когда они оставались без родителей, можно было считать данностью: если Адам заставит их есть с обычных тарелок, то, когда они с Коринн вернутся, посуда будет лежать в раковине. Коринн разноется. Адаму придется звать детей, чтобы они спустились вниз и поставили тарелки в посудомоечную машину. Дети заявят, что как раз собирались это сделать – да, точно, – предложат не париться, потому что они придут и все уберут, как только через пять (читай: пятнадцать) минут закончится телешоу. Пять (читай: пятнадцать) минут пройдут, и Коринн снова начнет причитать, как безответственны их дети, и ему придется звать снова, для убедительности повышая голос до яростной ноты.
Циклы семейной жизни.
– Хорошо, бумажные тарелки, – согласился Адам.
Мальчишки накинулись на пиццу, как будто репетировали финальную сцену из романа «День саранчи». Жуя, Райан с любопытством смотрел на отца.
– Что такое? – спросил Адам.
Райан наконец проглотил кусок:
– Я думал, вы идете ужинать к Дженис.
– Идем.
– А чего ты так нарядился?
– Я не наряжался.
– И надушился? – встрял Томас.
– Ты облился одеколоном?
– Э-э-э. От него пицца невкусная.
– Доедай давай, – сказал Адам.
– Хочешь поменять кусок пеперони на кусок курицы-буйвола?
– Нет.
– Да ладно тебе, всего один.
– Добавишь палочку с моцареллой?
– Нет. Половинку.
Когда торг прекратился, Адам направился к двери:
– Мы вернемся не поздно. Сделайте уроки и, пожалуйста, засуньте коробку от пиццы в бак для бумаги, ладно?
Адам проехал мимо нового крутого центра йоги на Франклин-авеню – под «крутым» понималась температура в помещении, а не популярность заведения или внешний вид – и нашел место для парковки напротив кафе «У Дженис». На пять минут раньше. Он поискал машину Коринн. Ее не было и следа, но Коринн могла припарковаться за домом.
Дэвид, сын Дженис, изображавший метрдотеля, встретил Адама у входа и провел к дальнему столику. Коринн нет. Что ж, ладно, он приехал первым. Не беда. Через пару минут из кухни показалась Дженис. Адам встал и поцеловал ее в щеку.
– А где твое вино? – спросила Дженис. В ее бистро выпивку приносили с собой. Адам с Коринн всегда прихватывали бутылку вина.
– Забыл.
– Может, Коринн что-нибудь захватит?
– Сомневаюсь.
– Я могу послать Дэвида к Карлу Руссо.
«У Карло Руссо» – так назывался винный магазин, находившийся на той же улице.
– Да не надо.
– Это не трудно. Сейчас устроим. Дэвид! – Дженис снова повернулась к Адаму. – Что будете сегодня?
– Может быть, телятину миланезе?
– Дэвид, принеси Адаму и Коринн бутылку «Парадокс Зет бленд».
Дэвид доставил вино. Коринн все еще не было. Дэвид откупорил бутылку и наполнил бокалы. Коринн не появилась. В четверть восьмого у Адама возникло неприятное тягучее чувство. Он отправил Коринн сообщение. Ответа не последовало. В половине восьмого к нему подошла Дженис и поинтересовалась, все ли в порядке. Адам заверил ее, что все благополучно, а Коринн, должно быть, задержалась на родительском собрании.
Адам смотрел на свой мобильник и остро хотел, чтобы раздалось знакомое жужжание. В 7:45 это случилось. Пришло сообщение от Коринн:
НАВЕРНОЕ, НАМ НУЖНО НЕМНОГО ПОЖИТЬ ОТДЕЛЬНО.
ПОЗАБОТЬСЯ О ДЕТЯХ. НЕ ПЫТАЙСЯ МЕНЯ ИСКАТЬ.
ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО.
Потом:
ДАЙ МНЕ НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ. ПРОШУ.
Адам послал несколько отчаянных эсэмэсок, пытаясь заставить Коринн отозваться. Среди них были такие: «Это не решение проблемы», «Пожалуйста, позвони мне», «Где ты?», «Сколько дней?», «Как ты можешь так с нами поступать?» – и прочее в том же духе. Он испробовал ласку, грубость, спокойствие, ярость.
Никакой реакции.
Все ли в порядке с Коринн?
Он неуклюже объяснился с Дженис: мол, Коринн задерживается и нам придется отменить заказ. Дженис настойчиво предлагала ему взять домой две порции телятины миланезе. Он был намерен отказаться, но какой в этом смысл?
Когда Адам вырулил на улицу, он все еще надеялся, что Коринн передумает и вернется домой. Ситуация его откровенно бесила. Но имелась и другая проблема: как сообщить об этом сыновьям. Машины Коринн у дома не было, и первое, что спросил Райан, когда Адам открыл дверь:
– Где мама?
– Задерживается на работе, – сказал Адам тоном одновременно неопределенным и равнодушным.
– Мне нужна домашняя форма.
– И?
– Я бросил ее в стиральную машину. Ты не знаешь, мама запускала стирку?
– Нет, – сказал Адам. – Посмотри в корзине.
– Я смотрел.
– А в своих ящиках?
– И там смотрел.
В детях всегда видны либо твои недостатки, либо жены. Райану была присуща характерная черта Коринн – беспокоиться по пустякам. Важные дела – квартирная плата, болезни, поломки, несчастные случаи – ее не тревожили. В этих случаях она возвышалась над ситуацией. Может быть, потому, что растрачивала энергию на мелочи, превращая их как бы в пни, которые надо выкорчевать. А может быть, Коринн, как настоящая спортсменка, умела при необходимости собирать волю в кулак.