Книга Пятая девушка - Павел Агалаков

Наутро все германские СМИ трубили о величайшей находке века. По разным подсчетам она оценивалась в несколько сотен миллионов тогдашних марок, но, по заявлению доктора Грюндхофа, находка была бесценна. Ставицкий радовался вместе с Эриком, но спустя четыре дня, сославшись на серьезные дела, Эммануил Яковлевич распрощался со своим другом, и мы отправились в Берлин штудировать литературу в Центральной Берлинской библиотеке, пытаясь отыскать хоть какую-нибудь информацию о добытой нечестным путем старинной книге. Кстати, Ставицкий тогда получил от добродушного Эрика весьма щедрое вознаграждение за помощь в открытии тайника. Он распорядился премией так: пятую часть оставил себе, а остальное разделил между мной и Гоги, сказав, что за верность и молчание нужно платить, вот он и заплатил. Каждый день мы, отфотографировав несколько страниц на «Полароид», перелопачивали горы книг, журналов и архивных материалов, а Ставицкий переписывал найденный нами результат в толстую тетрадь. В один прекрасный день мне на глаза попалась немецкая газета за 1937 год. На первой полосе красовался молодой светловолосый ариец в нацисткой форме, а под его фото на полстраницы был размещен крупный заголовок: «Доктор Рудольф Штаер отправляется на поиски священной книги друнов». Я начал читать заметку: «Сегодня, 5 октября 1937 года, в тринадцать часов от городской ратуши стартует экспедиция под руководством доктора исторических наук Рудольфа Штаера. По заданию Аненербе и лично нашего фюрера Адольфа Гитлера доктору Штаеру предстоит отыскать священную книгу друнов, народа, жестоко истребленного римскими завоевателями. Пожелаем экспедиции удачи, и да хранит вас бог. Зиг хайль!» У меня перехватило дыхание. Похоже, нашей книжицей заинтересовался тогда институт «Наследия предков» великой Германии, подумал я. Переписав заметку в блокнот, я отправился в гостиницу, чтобы рассказать о находке Ставицкому. На всем пути следования, от библиотеки к отелю, меня преследовало некое странное чувство будто за мной следят. Откуда мне было знать, что это чувство окажется маяком в цепи последующих событий.

Передав записи Ставицкому, я на секунду представил, как толпы немцев, в едином порыве выкидывая руку вверх, со слезами на глазах провожают экспедицию доктора Штаера, а юные девушки украдкой посылают статному арийцу, надежде нации, воздушные поцелуи. Оторвавшись от своих мыслей, я посмотрел на Ставицкого, по его лицу, сменяя одно за другим, пробежали выражения удивления, восторга, умиления и какой-то черной радости. Ставицкий поднял на меня глаза и посмотрел таким взглядом, от которого по моей спине побежали мурашки. Мне на мгновение почудилось, что передо мной стоит не седовласый старец, а демон из преисподней, получивший в свои руки безграничную власть. Отложив в сторону мои записи, он попросил меня разузнать поподробнее об экспедиции Штаера, сказав, что, возможно, это ключ к пониманию важности фолианта. Я поделился со Ставицким своими сегодняшними ощущениями. Услышав мой рассказ, он не на шутку испугался, схватил книгу с тетрадью и, попросив сжечь все фотографии, вышел из номера. Я так и сделал, не совсем понимая, зачем, но, видимо, для этого у профессора были свои причины. Вернулся он глубоко за полночь. Мы с Гоги смотрели телевизор, а Ставицкий, взяв телефонный аппарат, заперся у себя в комнате и долгое время с кем-то разговаривал. Спустя сорок минут он вышел к нам и сказал, что был у своего приятеля в дипмиссии и тот по его просьбе отправил книгу и тетрадь дипломатической почтой в Россию. Мы спросили, не вызвала ли подозрения такая деликатная просьба. На что Ставицкий ответил, что упаковал все в почтовый пакет, а на родине он имеет такой авторитет, что никто и не заподозрит его в каких-либо сомнительных делах. На завтра мы договорились сходить в библиотеку еще раз и после этого отправляться домой.

Но ситуация повернулась иначе. Утром мы с Гоги вышли из гостиницы и было направились в библиотеку, как нас обступили трое коренастых молодцев в черных костюмах и вежливо попросили пройти с ними в машину. Мы не успели опомниться, как нас взяли под локти и повели к черному «Фольксвагену» с тонированными стеклами. Следом за нами из дверей гостиницы пара таких же крепышей выводила под руки понуро опустившего голову Ставицкого. В машине нам на глаза надели черные маски и завязали шелковой лентой рты. Сколько мы ехали и куда нас потом вели, я не помню, но маску сняли, после того как меня усадили на металлический табурет. В глаза мне ударил яркий направленный свет настольной лампы, и голос невидимого мне человека на почти чистом русском языке начал монотонно задавать вопросы. Сначала вопросы были простые, кто я, откуда, сколько мне лет и так далее. Я отвечал все честно, без какой-либо утайки. На вопрос, с какой целью прибыл в Германию, отвечал, что нас пригласил Эрик Грюндхоф и мы здесь с научной экспедицией. Мне снова надели маску и куда-то отвели. Снова сняли маску, снова свет в глаза и снова те же вопросы, и так несколько часов подряд. Вся эта процедура меня порядком вымотала, и я было собрался больше не отвечать на вопросы, как вдруг их порядок изменился, и это окончательно меня деморализовало. Я начал кричать о каких-то правах, Женевской конвенции, требовать встречи с российским послом и далее, далее, далее. Выслушав мои стенания, голос спокойно заявил, что Эрик Грюндхоф пропал дней пять тому назад, а вся его команда, включая инвестора, найдены мертвыми в комнате с драгоценностями и подтвердить мои слова некому, поэтому придется отвечать на его вопросы, и все началось заново. Сколько продолжался допрос, не могу сказать, я потерял счет времени, да и чередование яркого света и тьмы плохо подействовали на адекватное восприятие реальности. В очередной раз, когда мне надели маску, я почувствовал, что меня ведут слишком долго, потом усадили на что-то мягкое, пригнув мою голову рукой, хлопнула дверь, и я понял, что нахожусь в автомобиле. После сравнительно недолгой поездки меня толчком выкинули из машины. Меня перевернули лицом вниз, сняли наручники и приказали оставаться в таком положении десять минут. Послышались хлопки закрывающихся дверей, и тот же голос, допрашивающий меня накануне, ровно и тихо сказал, что нам даются сутки на то, чтобы убраться из страны, и если мы не уложимся в отведенное время, нас ожидает участь сотрудников Грюндхофа. Когда звук двигателей стал неразличим, я снял маску и обнаружил рядом с собой еще двух человек, ими оказались Ставицкий и Гоги. Полтора часа или чуть больше нам понадобилось, чтобы отыскать шоссе и поймать попутную машину до Берлина. Войдя в гостиничный номер, мы обнаружили полную разруху. Вещи разбросаны, подушки выпотрошены, кровати перевернуты, даже телевизор был разобран, там явно что-то искали, нисколько не заботясь о сохранении гостиничного имущества. Мы собрали чемоданы, отыскали свои документы и начали думать, как поскорее уехать из Германии. Ставицкий позвонил портье и попросил его забронировать нам билеты на ближайший рейс в Россию. Портье выполнил нашу просьбу, хотя было пять часов утра. Он сообщил, что ближайший рейс в семь вечера, а билеты мы получим в холле гостиницы, когда их доставит курьер. Я предложил не покидать номер, навести мало-мальский порядок и ждать курьера. Ставицкий наотрез отказался оставаться в гостинице, он уточнил, в каком отделе и в какой газете я обнаружил заметку про Штаера. Уходя, он сказал, что прибудет в аэропорт к началу регистрации, а если нет, то нам придется лететь без него. Гоги пытался его остановить, размахивал руками, что-то выкрикивал на смеси русского и грузинского языков, но Ставицкий был непреклонен. В час дня портье пригласил нас в холл, где курьер вручил нам билеты, а в полшестого мы с Гоги были в аэропорту и ждали Ставицкого. Он появился за пять минут до окончания регистрации. Задыхаясь и что-то бормоча себе под нос, Ставицкий сунул в чемодан какие-то сложенные газетные листки, поставил его на ленту и прошел регистрацию. Спустя минуту после того, как мы миновали таможенный пункт, в здании появились двое мужчин в черных костюмах и начали нервно озираться по сторонам. Ставицкий бросил в их сторону короткий взгляд и стал подталкивать нас к терминалу, у которого заканчивалась посадка пассажиров нашего рейса.