Книга Записки военного альпиниста. От Ленинградских шпилей до вершин Кавказа. 1941-1945 - Михаил Бобров

Часто стал болеть Леонид Александрович Жуковский, на работе его давно не видно, заходили к нему домой, очень плохо себя чувствует, лежит. Дома у него адский холод, топить печь нечем. Оторвали несколько досок от шахты колокольни, где висят на тросах в бездействии грузы курантов, напилили их и отвезли ему домой. Растопили печь, убрали квартиру, принесли с Невы воды, отоварили его продовольственные карточки. Старик стал оживать.

Появляется в крепости архитектор Давыдов Сергей Николаевич, видимо, будет замещать Л.А. Жуковского».

ИЗ ДНЕВНИКА: 12 февраля 1942 года

«Умерла моя мама Александра Яковлевна Боброва. Зенитчики с крепости помогли с машиной и выкопали могилу на Серафимовском кладбище, работа с мерзлым грунтом была очень трудной. Из досок, валявшихся на чердаке собора и от грузовой шахты колокольни, сколотили гроб. Когда мы опускали гроб, какая-то женщина упала перед нами на колени и умоляла подхоронить ее десятилетнего сына в маминой могиле.

На кладбище стоял грохот, поначалу я думал, рвутся снаряды. Оказалось, что подрывники рвали мерзлую землю под братские могилы и штабелями укладывали трупы во рвы. Грузовые машины беспрестанно подвозили умерших. И цепочкой, друг за другом, сгорбившись, еле переставляя ноги, люди тащили на саночках завернутые в одеяла и простыни трупы своих родных и близких. Казалось, этому потоку мертвецов не будет конца. Вечная память моей дорогой маме и погибшим ленинградцам!»

Наша бригада альпинистов-верхолазов начала разваливаться. Алоиз и Аля тяжело больны. Мы с Олей тоже с трудом таскаем ноги. Руководство ГИОПа решило маскировочные работы отложить до теплых времен: на весну и лето.

Вот что рассказала Зоя Васильевна Никитина (Сумбатова):

«Когда я принесла разрешение Люсе на выезд, он был просто счастлив. Ожил. 28 марта 1942 года я проводила Люсю и его маму на Финляндский вокзал. Он говорил, что чувствует себя отлично, полон сил, только не может сгибаться и разгибаться. На Финляндском вокзале я получила им паек на несколько дней. Для голодающих ленинградцев это было настоящее богатство. Люся протянул мне буханку хлеба. Я отказалась ее взять. Но он настаивал, говорил, что через день они будут на Большой земле: «Вам с мамой и дочкой эта буханка нужней». Уговорил меня. Взяла ту буханку черного хлеба. И до сих пор упрекаю себя в этом. Из «Ленфильма» много уезжало сотрудников. Я была вся в хлопотах: как бы и Люсю, и маму его устроить получше. Дождалась эшелона, усадила их. Было уже поздно. Я и так задержалась. Дома волнуются мама с дочерью.

Была ночь, светила луна, когда я в последний раз, поцеловав Люсю и Розалию Мартыновну, зашагала по льду через Неву домой на улицу Чайковского, неся драгоценную ношу на груди под шубкой. Я очень боялась, что у меня могут отнять этот дар. Только тот, кто пережил Ленинградскую блокаду, может представить цену этого подарка.

На следующий день на «Ленфильме» я узнала, что эшелон еще почему-то не отправили. 29 марта он все еще стоял на Финляндском вокзале, но к ночи его обещали отправить. В тот день я не смогла пойти, чтобы еще раз повидать Люсю. Больше я ничего не знаю о нем. Он написал бы мне, если бы остался жив. Он не мог не написать. Они как в воду канули…»

З.В. Никитина-Сумбатова умерла в 1995 году.

Уже значительно позднее, несколько лет спустя, ленфильмовские ребята, которые эвакуировались с Люсей, сообщили мне подробности о его смерти: Люся не выдержал и на Большой земле переел, как только выдали продукты. Тут же свалился с коликами. Мама его, Розалия Мартыновна, еще была жива. Но, увидев, что Люся умирает, легла рядом, обняла его и уже не встала. Такая маленькая, хотела как-то защитить своего ребенка, закрыть собой.

Нельзя было наедаться досыта. Никто за дистрофиками не смотрел. И многие так умирали в Кабонах, что на восточном берегу Ладожского озера. Алоиз умер 30 марта 1942 года. На мемориальной доске киностудии «Ленфильм» среди погибших в Великой Отечественной войне значится фамилия Алоизия Августиновича Зембы.

Оля вся покрылась цинготными нарывами, сильно страдала. Их промывали в поликлинике, а когда не было сил ходить туда, промывала и бинтовала нарывы сама. Шла уже вторая половина марта. Оля заходила к Але домой на Васильевский остров. Стучалась в двери, но никто не открывал. Але стало плохо с того самого дня, когда их долго продержали подвешенными на шпиле Инженерного замка и она очень сильно простудилась.

Так уходили из жизни наши верные друзья, патриоты Великого города: Люся – Алоиз – Алоизий Августинович Земба, – 30 марта 1942 года. Аля – Александра Ивановна Пригожева, – 1 мая 1942 года…

Меня вновь отозвали на военное оптическое производство на завод «Прогресс», где я снова попал в родную заводскую семью. Многие рабочие и сотрудники погибли. Часть завода эвакуировалась в Омск и Красногорск под Москвой. Вскоре завод командировал меня в Москву, где я случайно встретил своего первого тренера и наставника по альпинизму Евгения Андриановича Белецкого. Его вызвали в столицу из Челябинска, куда он был эвакуирован с Кировским заводом.

Немцы подходили к Кавказу. Закавказскому фронту срочно требовались альпинисты. Приказ Главнокомандующего Вооруженными силами Советского Союза И.В. Сталина требовал срочного отзыва со всех фронтов альпинистов для защиты Кавказа. Такие группы инструкторов собирали в 1-й отдельной мотострелковой бригаде особого назначения НКВД СССР под Москвой, на станции Лосиноостровская (командир бригады полковник Гриднев). Там, кстати, формировали особые подразделения разведчиков и диверсантов из лучших спортсменов страны для заброски их в тыл противника. В этой бригаде был создан из спортсменов известный диверсионно-разведывательный отряд Героя Советского Союза Медведева, особо отличившийся в боях с фашистами на Украине.

С первой группой известных альпинистов я выехал в Тбилиси, в штаб Закавказского фронта, где был назначен старшим инструктором военного альпинизма 105-го отдельного горнострелкового отряда. Нам предстояло принять участие в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Главном Кавказском хребте в высокогорной Сванетии. Рассказ о горных стрелках – советских военных альпинистах, смелых и отчаянных людях, сражавшихся с отборными горными егерями, преградивших им путь в Закавказье, – предмет второй части настоящей книги. Однако считаю нужным закончить историю маскировки ленинградских шпилей, в которой я уже не принимал участия.

Глава 7

Вторая бригада маскировщиков

Снова шпили красят и латают,

В небе над домами мессеры летают,

В верхолазов сверху бьют и бьют,

А они, трудяги, штопают и шьют,

Ремонтируют чехлы,

Обшивая все углы Куполов и шпилей…

Старые чехлы все давно уж сгнили.

М. Бобров

Ольга Фирсова до лета 1942 года работала на электростанции на Обводном канале, на расчистке трамвайных путей хлебозавода на 21-й линии Васильевского острова. Держалась она как могла. Однажды Оля встретила художницу Татьяну Визель, дочь знатока западной живописи и художника, хранителя Музея Академии художеств Эмиля Оскаровича Визеля. Таня занималась альпинизмом, парусным спортом, а жила на 4-й линии в здании Академии художеств. Оля предложила ей заняться высотной маскировкой, и Таня согласилась. Одновременно Оля сообщила в ГИОП, что в районе Пулковских высот служит ее муж, инструктор альпинизма Михаил Шестаков.