Книга Целитель - Фрэнсис Пол Вилсон

— Хорошо. Но вместе с большинством анархистов того времени наши предки выступали против властных институтов. Что привело со временем к некоторым серьезным проблемам. Они вообще отрицали любое правительство: никакой полиции, судов, тюрем, общественных работ… Все это должно обеспечивать частное предпринимательство. Сменились два поколения, пока дело наладилось, и неплохо на первых порах. Потом частные полицейские отряды отбились от рук, объединились, овладели городом, попытались создать нечто вроде неофеодального государства. Пришлось набрать другую полицию, пойти в наступление, выбить узурпаторов, пролив море крови и учинив немалые разрушения.

Официант принес новый бокал, и она прервалась на минуту, заказав для обоих овощные блюда. Потом продолжила рассказ:

— Аналогичные повороты событий повторялись все чаще, и тогда мы — я имею в виду наших предков — решили, что с варварами в своей среде надо как-нибудь договариваться. После долгих споров в конце концов согласились создать самый необходимый минимум общественных институтов: полицейский, судебный, исправительный, административный.

— А законодательный?

— Нет. Они отказались предоставлять завидные посты любителям издавать законы для контроля над другими. Сама идея законотворчества была, на их взгляд, а с моей точки зрения, по сей день остается сомнительной. Я имею в виду, разве нормальным порядочным людям захочется посвятить свою жизнь составлению планов и правил, которые будут указывать, как жить остальным? Вот в чем их главный порок.

— Дело не столько в желании управлять, — возразил Дейлт. — Многим просто хочется быть в центре событий, принимать серьезные решения.

— Эти решения и означают власть. Они думают, будто лучше вас знают, как вам надо жить. Один древний землянин отлично сказал: «В каждом поколении есть люди, желающие справедливо править, но имеют в виду — править. Обещают стать добрыми господами, но имеют в виду — господами». Его звали Дэниел Вебстер.

— Никогда про такого не слышал. Но скажите, как же у вас работает суд в отсутствие законов?

— О, закон есть — нет только законодателей. Минимально необходимый кодекс сформулирован и изложен в контракте. Местная полиция выявляет нарушителей контракта, местные судьи определяют степень нарушения, представители исправительных органов приводят в исполнение приговор, который заключается либо в публичной порке, либо в тюремном заключении.

— Как? — насмешливо воскликнул Дейлт. — У вас не практикуется публичная казнь?

Эл не улыбнулась.

— Мы не убиваем людей — иногда впоследствии выясняется, что они невиновны.

— Но порете кнутом! Человек может умереть у столба!

— Собственно говоря, этот столб представляет собой очень сложный физиологический монитор, оценивающий физическую боль в единицах Гомлера. Судья постановляет, сколько единиц Гомлера следует применить, аппарат устанавливается на уровень, назначенный преступнику у столба. При любом угрожающем признаке наказание мгновенно прекращается.

Они замолчали — официант подал овощи.

— После чего преступника, как я догадываюсь, отправляют в тюрьму, — заключил Дейлт, с наслаждением впившись зубами в помидор в виде гриба. Очень вкусно.

— Нет. После подобного потрясения считается, что он отбыл наказание. В тюрьму отправляются только преступники, совершающие насильственные преступления.

Он изумился.

— Позвольте уточнить. Мелкие преступники подвергаются публичному наказанию, а насильников всего-навсего запирают в тюрьму? Забавный парадокс.

— Вовсе нет. Неужели лучше бросить юношу вроде нынешнего угонщика в одну камеру с вооруженными грабителями, убийцами, шантажистами, похищающими людей? Зачем сводить простого воришку с варварами, которые научат его совершать более крупные и удачные преступления? Мы решили разорвать старый порочный круг. Предпочитаем на несколько минут подвергнуть нарушителя легкой физической боли и тяжелому публичному унижению, а потом отпустить. Он вновь становится хозяином собственной жизни, ничего не лишившись. Наша система реально работает. Уровень преступности у нас фантастически низок по сравнению с другими планетами. Не из страха перед наказанием, а благодаря разбитой цепочке «преступление—тюрьма—преступление—тюрьма». Здесь почти нет рецидивистов!

— А насильников у вас просто сажают в тюрьму?

— Верно, однако не позволяют общаться друг с другом. На протяжении всей истории человечества тюрьма была настоящим отстойником криминальной субкультуры, так что мы решили прикрыть эту выгребную яму. Реабилитацией не занимаемся, это дело индивидуальное. Тюрьма на Толиве служит для изоляции злостных преступников от мирных граждан и для их наказания в виде временного или постоянного лишения свободы. У них есть выбор — либо одиночное заключение, либо блокировка сознания и работа на ферме.

Дейлт вытаращил глаза:

— На ферме? Настоящее средневековье!

— Лучше превратить преступника в маленького общественно приемлемого робота, как делается на некоторых других, более «просвещенных» планетах? Мы не верим в нравственное перевоспитание человека вопреки его воле. Если он предпочитает блокировку сознания, чтобы быстрее шло субъективное время, это его право.

— Но работа на ферме…

— Он как-то должен зарабатывать себе на жизнь. Заключенный практически лишен возможности самостоятельно действовать, поэтому накладные расходы ферм невелики. Он выполняет простые сельскохозяйственные работы, с которыми машина эффективней бы справилась, но это в определенной мере покрывает расходы на его содержание и одежду. Раз в год блокировка снимается, чтобы осужденный принял решение возобновить ее или избрать одиночное заключение. Как правило, к тому времени его физическое состояние становится гораздо лучше прежнего. Впрочем, он понимает, что часть жизни пропала… и не скоро об этом забудет. Можно, конечно, вообще не требовать блокировки и передать дело в суд, но тогда преступник будет сидеть в одиночке, подальше от остальных.

— Довольно жестоко, — пробормотал Дейлт, медленно покачав головой.

Эл пожала плечами:

— Преступники жестокие люди. Получают желаемое с помощью физической силы, угроз, а мы на Толиве этого не любим. Требуем отказа от любого физического принуждения. Мы абсолютно свободны, поэтому полностью отвечаем за свои действия и требуем от каждого признать за собой такую же ответственность. Это и есть контракт.

— С кем же он заключается?

— С чем, — подсказал Пард.

— Молчи!

— С Толивой, — ответила Эл.

— То есть с толивианским правительством?

— Нет. С самой планетой. Мы объявили ее юридическим лицом, как много веков назад делали корпорации.

— Почему именно с планетой?

— Для надежности. Коротко говоря: по достижении двадцатилетнего возраста каждый человек, находящийся в здравом уме, обязан в течение шести месяцев подписать контракт. Возраст условный — можно сделать это и раньше. То же самое предлагается всем прибывающим на планету. Контракт закрепляет за подписавшим право преследовать свои цели без вмешательства со стороны правительства и отдельных людей. В обмен на сумму налога, не превышающую пяти процентов его годового дохода, это право обеспечивают соответствующие агентства — полиция, суд и так далее. Если подписавший применит к кому-либо физическую силу или угрозу, то подвергнется общепринятому наказанию, о чем мы уже говорили. Будущим поколениям запрещено вносить в контракт изменения. Таким образом мы охраняем права человека от дураков, доброхотов и жаждущих власти болванов, которые губят любое свободное общество, которое когда-либо в истории человечества осмеливалось поднять голову.