Книга Кто есть кто в мире террора - Александр Брасс

Одной из ярых сторонниц поджигателей была известная западногерманская журналистка Ульрика Майнхоф. Она несколько раз посетила обвиняемых в камерах предварительного заключения, брала у них интервью, написала ряд статей, появившихся на страницах левой периодики. Ульрика пользовалась в Западной Германии большой популярностью благодаря частым темпераментным, резким и талантливым выступлениям на ток-шоу и в прессе, что существенно повлияло на формирование благоприятного для поджигателей общественного мнения. Одни восхищались ею, другие (власти) боялись, но равнодушными после ее выступлений оставались немногие.

Страсти вокруг поджога во Франкфурте еще только накалялись, как общественное спокойствие было нарушено еще раз. Очередной взрыв студенческих волнений был спровоцирован покушением на жизнь известного студенческого лидера Руди Дучке. Газетный концерн правого толка «Шпрингер-Пресс» устроил его настоящую травлю, со страниц его газет раздавались откровенные призывы ко «всем честным немцам» остановить Руди. 11 апреля 1968 года молодой неонацист, страдавший психическими отклонениями, совершил покушение на жизнь студенческого лидера, выстрелив ему несколько раз в голову, после чего спокойно сдался в руки полиции. По счастливой случайности, Дучке выжил, но постоянно страдал от приступов эпилепсии и сильных головных болей.

На следующий день после покушения сотни студентов окружили 20-этажное здание концерна «Шпрингер-Пресс». Власти Западного Берлина стянули к зданию крупные силы полиции, усиленные бронетранспортерами и водометами. Атмосфера накалилась. Студенты готовы были лечь на мостовую, чтобы помешать развозке газет. Началась блокада здания с помощью частных автомобилей. Новый редактор журнала «Конкрет» Штефан Ауст,[23]пришедший на демонстрацию вместе с Ульрикой Майнхоф, предложил использовать и ее автомобиль. Ульрика еще колебалась, пытаясь оценить происходящее и степень своего участия. Свой первый противоправный поступок она совершила из солидарности с протестующими, поэтому, когда по итогам того дня (ее задержали вместе с другими) полиция предъявила ей обвинение в блокаде здания, она сослалась на нехватку парковочных мест. Это, мол, и вынудило ее поставить свою машину в один ряд с остальными. Она также смогла убедить суд, что на демонстрацию она прибыла из чисто профессиональных интересов.

А тогда ближе к полуночи страсти вокруг здания «Шпрингер-Пресс» стали накаляться. В полицию и окна полетели камни. В разбушевавшейся толпе появились бутылки с зажигательной смесью, известной как «коктейль Молотова». Бутылками с «коктейлем» забрасывают грузовики с печатной продукцией «Шпринтера», которые не могут проехать сквозь блокирующее кольцо. Пять машин выгорают полностью, 10 остальных опрокидывает толпа. Небольшая группа студентов, вооруженных деревянными палками, прорвалась в вестибюль и вступила в потасовку с охраной концерна. Один из демонстрантов добрался до водомета и направил струи воды на полицейское оцепление. Наблюдая эти события, Майнхоф становится из свидетеля их участником, ее вдохновляют искренность и мотивы протестной акции. Сама логика развития инцидента требует все более активных и решительных действий. Использование террора как крайней формы протеста в условиях противодействующего насилия властей, кажется приемлемым и оправданным.

Беспорядки, спровоцированные покушением на Руди Дучке, прокатились по крупным городам Западной Германии. На протяжении всех пасхальных праздников демонстранты продолжали блокировать издательства и типофафии «Шпрингер-Пресс» в Гамбурге, Западном Берлине, Ганновере, Мюнхене, Франкфурте-на-Майне, Штутгарте и других городах. Описывая происходившие беспорядки, «Шпигель» писал:

… доходило до уличных битв, каких Западная Германия не знала со времен Веймарской республики…

Многие известные общественные деятели Западной Германии активно поддержали студенческие выступления, а Майнхоф быстро «дозревала» до осознания и оправдания террористических методов воздействия на политических оппонентов и власть. Она писала:

Если бросать камень, то это наказуемое действие. Если 1000 камней бросают, это политическая акция. Если сжигают одну машину, это наказуемое действие, сотни машин сжигаются — это политическая акция.

В октябре 1968 года начался суд над «франкфуртскими поджигателями». Защитником на суде выступил известный своими ультралевыми взглядами западногерманский адвокат-правозащитник Хорст Малер. В конечном итоге, после долгих судебных заседаний, ему удалось подать апелляцию и убедить западногерманскую Фемиду временно выпустить «поджигателей» под подписку о невыезде. Одним из условий освобождения было согласие подследственных вернуться за решетку в случае негативного для них решения суда. 13 июня 1969 года Андреас Баадер и его подруга Гудрун Энсслин были освобождены после более чем годичного пребывания в заключении. Они дождались решения суда, который отклонил апелляцию адвоката, и в ноябре 1969 года, нарушив подписку о невыезде, перебрались в Париж. «Студенческая революция» там не так давно закончилась, но молодые бунтари рассчитывали на ее продолжение и воздействие («экспорт революции» — в соответствии с теорией Троцкого) на другие страны, в частност Германию. К этому следовало готовиться.

В конце февраля 1970 года в берлинской квартире Ульрики Майнхоф на Кюрфюстдамм появилась молодая пара. Своим дочерям, Беттинеи Регине, Ульрика представила их как «тетю Грету» и «дядю Ханса». Первое знакомство Ульрики Майнхоф и Андреаса Баадера произошло полгода назад, когда Ульрика Майнхоф несколько раз навестила его в заключении, чтобы взять интервью для журнала «Конкрет». Тогда слова Баадера произвели на нее сильное впечатление. Он говорил то, о чем задумывалась сама Ульрика. Призыв к насилию во имя справедливости казался ей более эффективным оружием, чем политические статьи на страницах «ожиревшего» «Конкрета», ставящего перед собой единственную цель — увеличение журнального тиража. Острота этих статей была всего лишь средством, чтобы вызвать сенсацию и привлечь внимание читателей. Ульрика не могла этого не понимать. В Андреасе она разглядела бунтаря, готового действовать во имя идей, близких ей самой. В свою очередь, Баадер увидел в ней не обычную журналистку, ищущую очередной скандальный материал для своей статьи, а представителя той прослойки левой интеллигенции, на которую в будущем он и его соратники по борьбе смогут опереться. Поэтому, оказавшись в Западном Берлине, Андреас Баадер и Гудрун Энсслин разыскали Ульрику Майнхоф, не сомневаясь, что найдут у нее убежище. И они его получили. Можно считать этот поступок первым осознанным шагом Ульрики на пути борьбы, — укрывательство лиц, скрывающихся от правосудия, было преступлением. К тому времени Гудрун Энсслин и Андреас Баадер поставили себя вне закона, объявив войну всему западно-германскому обществу. То же самое можно было сказать и о ней самой.

Сейчас, когда история и члены «Фракции Красной армии» (РАФ) детально известны, общество продолжает волновать вопрос, что толкнуло молодых, образованных, материально обеспеченных людей, не испытывавших национального и социального притеснения, на путь экстремизма, что побудило их сделать насилие смыслом и целью своей жизни и в конце концов пожертвовать ею.[24]Более двух третей членов РАФ были молодые, привлекательные женщины. Поэтому взгляды и судьба Майнхоф представляют особый интерес. Она была из ключевых фигур РАФ, сыграла важную определяющую роль в становлении организации, формировании ее идеологии и методов действия, стала объектом для подражания целого поколения молодых интеллектуалок. В каком-то смысле она представляла собой собирательный образ женщины-террористки. К идеям феминизма, с которыми можно было связать участие женщин в организации, Ульрика и ее единомышленницы были равнодушны. Сущность ее конфликта с буржуазным обществом заключалась в нетерпимости к его порокам, его лицемерию, оправдывающему существование социального неравенства и бедности, в страстном желании сломать существующий порядок вещей. Жизненный путь и судьба Ульрики Майнхоф являются предметом для размышлений.