Книга Лис, который раскрашивал зори (сборник) - Нелл Уайт-Смит

Итак, мы приближались к городу. Лёгкая истекала ликрой. Нужно было что-то решать, что я и сделал. Я подмигнул Вай-Вай:

− Держись, красотка! − и выключил двигатель на высоте чуть больше восьмисот метров над озером Дальним.

У нас была аварийная парашютная система на случай, если баллон загорится, мы его отстегнём и будем падать − я её выиграл в своё время в карты. Она была старше Лёгкой и могла бы её воспитывать. В общем, эта система сработала вовремя, но ровно на половину. Гондола нырнула мостиком вниз, ветер подхватил нас и снёс от спасительной воды в сторону города. Вай-Вай завизжала, когда нас прижало к стене:

− Спокойно! − отозвался я, прикладываясь стучащими зубами к бутылке, − у меня всё привинчено!

Потом сработала вторая половина системы, и мы жестко приложились о землю. Я выглянул вниз − нет, мы приземлились на бульвар, прямо на кроны деревьев, которые несколько смягчили удар, чем, вероятно нас спасли. Ущерб − неоценим. Нас посадят.

Я быстро замкнул круг ликрообращения Лёгкой на минимальный, не выходящий к обшивке, а значит, оставшийся не повреждённым.

«Ты мне никогда не нравился, − ворчала старая кошелка, пока я подключался к её ликровой системе, − если бы не ты, меня купили бы назад, в армию. Вот настоящее дело».

«Ты делала бы механоидов мёртвыми, дурёха» − отругал её я, быстро замыкая круг, и начиная перекачку своей ликры ей, − «а так ты дарила им счастье».

«Я сделала тебя счастливым, Кай?», − полусонно поинтересовалась она, словно прощаясь, − «… нет», − протянула Лёгкая с какой-то грустной нетрезвой всезнайской иронией, − «я отняла у тебя счастье. И если бы я могла выбирать для тебя судьбу…»

«Да заткнись ты уже!»

Я отнял руку. Я отдал ей всю ликру, что была у меня, теперь моей механике осталось пара часов до коллапса, начала некроза и смерти. Итак, всё было по графику.

Дверь в гондолу оказалась блокирована стеной дома, я взвалил на плечи Река, и недолго думая высадил им стекла мостика.

− Мастер Кай! − одёрнула меня Вай-Вай, выбираясь на дрожащих ногах.

− А что? − весело переспросил я, − у него же голова ранена, а не задница. Задница − вполне работоспособна!

Мы спустились на землю. Над нами была замечательная заря − рисуй что хочешь. Город ещё только просыпался. Я с Реком на плечах нёсся во весь опор наперерез дребезжащему на повороте трамваю, рогатому двумя паровыми тубами. Тот затормозил, чтобы нас не задавить, я взобрался в него и сразу стал угрожать кондуктору с водителем незаряженным огнестрельным оружием.

Трамвай повёз нас в больницу. Я, окончательно обнаглев в своих преступных деяниях, попросил себе час форы, благо пока мы ехали, благо успел изложить кондуктору (даме, пост среднего возраста, которую, по всей видимости, нашли в пустошах и воспитали любовные романы) все тонкости своей жизненной ситуации. Две юные пассажирки, которых подобные книги только начали уродовать, смотрели на нас с Реком, и дружно вздыхали в нужных местах. Одним словом, судя по дальнейшим событиям, единственный вменяемый в этом трамвае механоид (собственно его оператор) права голоса уже не имел, и стражей порядка по мою душу вызвали и действительно не сразу.

Я вбежал в вестибюль больницы, сгрузил Река в первой попавшейся смотровой, крикнув, что деньги на лечение − у того в кармане и спросив куда дальше − ухнул на шестой этаж, в неонтологию.

И там была Сайрика. Увидев меня, она встала, как завороженная, а я затормозил. Видок у меня был что надо: вся рожа в крови, одежда опалена местами, а кое-где с разводами от растаявшего снега, от меня пахло водкой, дымом и множеством парфюмерных ароматов. И вот стоя в таком виде, я вдруг понял, что не успел, но в следующую секунду Сайрика бросилась в какую-то дверь, стала кого-то звать и ко мне выбежали два врача, объясняя на ходу, что от меня потребуется, как и почему, а я только кивал, и смотрел на неё, на милую, милую мою Сайрику.

– … две операции, и вы больше не сможете менять ипостась…

Тут я очнулся:

− Что?

− Без оалапорациальной мембраны вы не сможете дышать, если обернётесь лисом. Это неизбежно.

− Но почему? Случайте, я сам механик… − начал было спорить я, но по взгляду врача быстро понял, сколько у него было таких «саммехаников», и сколько от них было никому не нужных проблем. Так. Знать, остаётся только двигаться дальше.

То есть, я больше не смогу летать − Лёгкой больше нет, она не протянет на моей ликре, она умирает, а я не попрощался с ней. И города моей последней надежды нет тоже − я больше никогда не поднимусь в небо за счёт удивительных магнитных линий Угольных Спиралей. Всё кончено. Я бросил Дивена, я… а где кстати Вай-Вай? Неважно…

− Ладно, − я кивнул, пытаясь отдышаться, но перед глазами уже всё основательно плыло, − Я согласен. Если потеряю сознание раньше, чем придёт нотариус − это я всё говорил, смотря Сайрике в глаза, я больше ни на что в мире уже смотреть не мог. Я был счастлив, − то передайте ему такие слова…

И я рассказал обо всём, что сделал, сказал, что беру всю вину на себя − пусть не смеют тронуть Дивена, что всё признаю, во всём виновен, пойду в тюрьму, лишь бы не трогали никого из моих − это я всё придумал, и я всё сделал, а они просто любили меня. Они не виноваты в этом − так Сотворитель сделал, да, я − религиозен. Я дурак.

Конец монолога нотариус, пришедший удостоверить моё согласие на операцию, уже слышал, так что больше задерживаться было не нужно, и я пошел куда мне указали, но перед самой дверью услышал, как шаг ко мне сделала Сайрика − я просто сердцем слышал, как она сделала этот шаг.

Я обернулся. Она еле держалась на ногах, живот ещё не опал, лицо у неё было бледным, механика пальцев почти черной, и круги под глазами − совсем страшные. Она не спала всё это время − это сразу понятно, и не уходила от этой двери, вот с этой лавочки. Она ждала меня, а я летал. Я обернулся к ней.

− Кай.

− Да, да, Сайрика, что, любимая моя?

− Кай, у тебя ещё будут дети, − обронила она, как в омут прыгнула, − не уродуй себя ради того, кого даже не видел.

− Так ты… я…, − я бросился к ней и стал целовать в бледные холодные щёки понимая, что это уже в последний раз, − так ты думала, что я не люблю тебя? − она не ответила, только со страшной мольбой в уставших глазах на меня смотрела, и я понял, что это правда, − ты дура.

Я вошел во врачебную комнату, и начал раздеваться, как сказал врач. Вошли ещё какие-то механоиды, все в белом, лица закрыты, я кинул одежду в дальний угол и лёг на холодный стол. Меня стали проверять, подключили тонометр к ликровой вене, я страшно заорал, нецензурно объясняя, что у меня внутри нету ликры.