Книга Месть Аскольда - Юрий Торубаров

Он мечом отодрал одну из досок ящика и извлек из мелко рубленной соломы греческий сосуд удивительной красоты. Солнечные лучи играли на его боках, а сам он, отливая небесной синевой, казалось, нес шум невидимого моря.

— На эту вещицу, знаете, сколько я оружия обменяю? Батый бы узнал, первым меня повесил, — довольный произведенным эффектом, Путята спрятал сокровище обратно.

Дол встретил обоз изумрудным цветом. На Аскольда повеяло чем-то близким, родным. Он соскучился по этому виду, и ему хотелось кричать во все горло от радости. Тем более что цель его путешествия, казалось, теперь совсем рядом. Думы о Василии снова целиком завладели мыслями Аскольда: «Что с князем? Скорее бы добраться до половцев».

— Ну, считай, мы на месте. Слава те… Вроде и пронесло, — Путята перекрестился.

Не успел он опустить руку, как обшлаг его зипуна пробила… стрела. Она так и осталась торчать между, застывшей от неожиданности рукой и лицом Путяты. Он повернулся к Аскольду.

— Тащи! — заорал купчина, повернувшись к Аскольду.

Теперь над головой самого Аскольда пропела стрела.

— Возы в круг! — крикнул козелец, выхватывая из колчана лук.

На одном из холмов он заметил невесть откуда появившегося всадника. Первым желанием Аскольда было схватиться с ним в боевом поединке. Но Путята, угадав его намерение, покачал головой: ты не один, мол.

Тем временем возницы быстро и ловко исполняли приказ. Вскоре можно было занять круговую оборону.

— Иван, гони коней в горы, — приказал Путята Шиге.

Вскоре над ближайшими холмами замелькали черные шапки.

— Неуж татары? — невольно вырвалось у Аскольда.

Появление их здесь грозило крушением всех надежд. Но по мере приближения всадников становилось очевидным, что это были половцы.

Отряд был сравнительно небольшой, несколько десятков человек. Впереди скакал голый по пояс половец. Его мускулистое тело отливало бронзой. Он что-то кричал, явно призывая своих приспешников к смелым действиям.

Аскольд выбрал его. Он достал стрелу. Тщательно прицелился. Стрела угодила прямо в грудь предводителю, и тот скатился под ноги коню. Потеря, однако, не остановила пыла нападающих. Путята тоже оказался метким стрелком. Все его стрелы достигали цели.

Понеся значительный урон, половцы было отступили, но какая-то сила вновь погнала их вперед. На этот раз дело дошло до рукопашной. Бились прямо на возах. Аскольду не было равных. Чудеса показывал и Кулотка. Ударом кулака он валил коней. Хватал всадников и так швырял их оземь, что бедным уж больше никогда не суждено было подняться. Половцы откатывались, но потом вновь шли в атаку.

Аскольд понял, что пока за боем будет наблюдать тот далекий на холме всадник, схватка не кончится. Воспользовавшись очередной атакой, Аскольд, сбросив всадника, вскочил на его коня. Зуб, заметив действие Аскольда, проделал подобное. Половецкий конь оказался послушным и легким на ногу животным. Расстояние между таинственным всадником и Аскольдом быстро сокращалось. Но неожиданно навстречу выскочили несколько конных воинов. Козелец не раздумывая ринулся на врагов. Прежде чем выхватить меч, Аскольд выпустил несколько стрел. Ряды половцев поредели. Тут подоспел и Зуб. Половцы бросились врассыпную. Всадник, видя, что победа ускользает, тоже пустился наутек и, наверное, ушел бы. Конь у него был как птица. На это, по всей видимости, и надеялся половец. Да просчитался. Однако от Аскольдовых стрел редко кто уходил. Догнала одна и всадника.

Вскоре Аскольд услышал крики. К нему скакал Путята. Он показывал рукой куда-то в сторону. Повернувшись, Аскольд увидел еще одного беглеца, но только махнул рукой. Когда купец подскочил, он матюгом обложил козельца.

— Ты зачем его отпустил?..

— Хватит, Путята, крови.

— Ишь ты… А смотри, это птица! — он указал на убитого всадника. — Судя по богатой одежде, это не простой воин. Боюсь, — сказал купец, — как бы хану не донесли, от чьих рук погиб этот половец. Ты пожалел — тебя не пожалеют. Заклинаю, откажись от поездки!

— Эх, Путята, двум смертям не бывать, одной не миновать. Не отговаривай.

Всем своим существом Аскольд уже был там, среди половецких шатров. Он видит Василия… Купчина понял, что Аскольда не сломить. Настал час прощания. Они крепко, по-мужски обнялись. Перед тем как расстаться, Путята кликнул Шигу:

— Иван, пойдешь вместе с Аскольдом. Отведешь его к половецкому хану. Береги его, как своего господина. Служи ему верой и правдой. Не забывай, что обязан ему жизнью. Не будь его смекалки, лежал бы ты, пронзенный половецкой стрелой, на этом холме.

Шига оскалился:

— Не сумневайся, головы не пожалею.

— Так-то, — и купчина стегнул коня, крикнув напоследок Аскольду, чтобы тот отдал хану Михайлову грамоту.

Половецкие шатры отыскались на берегу Темсы. В этом году она, бурно разлившись, уже успела войти в свои берега. На площадях, где она недавно господствовала, река оставила несчетное количество озер. Теперь они, как разбросанные чьей-то небрежной рукой зеркальца, поблескивали на солнце в окружении изумрудной и нежной травы.

Среди этой красоты и раскинул свой стан половецкий хан Котян. Глазам Аскольда и его спутников предстала безмятежная картина мирного лагеря. Не видно было грозных воинов. Одни только женщины и ребятишки заполняли пространство между шатрами. Женщины хлопотали около костров над огромными котлами, от которых исходил дурманящий запах вареного мяса. В стане путники попытались разузнать что-нибудь о Кыргае или Буде.

Шатер Котяна был виден с большого расстояния. Находясь выше всех, он издали поражал своими размерами. Следуя совету Путяты, к нему-то Аскольд и направил своего коня.

Стража, преградившая было ему путь, враз отступила, узнав, что перед ними посланец Великого князя Черниговского. Хан был уже не молод. На его худощавом удлиненном лице лежала печать усталости. Некогда смоляные волосы были подернуты сединой.

Он принял Аскольда, полулежа на пушистых шкурах. Козельцу никогда не приходилось выполнять посольскую миссию. И поначалу при входе в шатер он оробел. Но, вспомнив вдруг тевтонские ристалища, преклонил одно колено и склонил голову. Котян, уже знакомый с западной манерой приветствия, был крайне удивлен, и на его бесстрастном лице заиграло некое подобие улыбки. Прием был скор. Грамоту принял воин и передал ее хану. Котян, повертев послание в руках, сунул его седоусому старцу с лицом уруса. Тот благоговейно ее взял и поднял глаза на Котяна. Веки повелителя сомкнулись, и слуга озвучил волю своего господина:

— Милостивый хан велит тебе отдохнуть. Свою волю он изъявит через несколько дней.

Аскольд понял, что пора уходить. Он еще раз преклонил колена и, ведомый тем же мускулистым воином, который передавал грамоту, вышел наружу. Половец отвел его в один из пустующих шатров. По той затхлости и сырости, которая дохнула на Аскольда, чувствовалось, что в нем давно никто не жил.