Книга Мы над собой не властны - Мэтью Томас

— А сколько будут платить, не сказал?

Эйлин стряхнула нарезанные перцы в кастрюлю и сполоснула нож в раковине. Снизу, из квартиры Орландо, тянуло чем-то жареным, сладковато-приторным.

— Ему незачем говорить. Скажем так: больше, чем я получаю сейчас.

— Насколько больше?

Эйлин принялась резать говядину кубиками. Она купила толстый кусок с прожилками жира. Эд бы не одобрил, если бы узнал, сколько денег потратила.

— Можно жить — не тужить.

Как-то он без энтузиазма об этом говорил.

— Милый! Это же чудесно! — взвизгнула Эйлин, откладывая нож, и повисла у Эда на шее.

— Только нужно переехать в Нью-Джерси.

— Жить везде можно! — Эйлин отступила на пару шагов. Мысленно она уже видела дом в Бронксвилле. — Ну, если не в Нью-Джерси, так в округе Вестчестер, например.

— Из Вестчестера далеко каждый день ездить.

— Значит, в Нью-Джерси.

— Я не поеду.

— А как же тогда? Чего ты хочешь?

— Остаться здесь.

Эйлин уставилась на него во все глаза. Неужели Эд всерьез думает отказаться от такой работы?! Да он, поди, уже все решил. Эйлин снова принялась резать мясо.

— Ты же любишь свои исследования. Представь, какая у тебя будет лаборатория! Мне придется силой тебя домой утаскивать.

— Там не исследования. Изготовление лекарств.

Эд заходил по комнате.

— Лекарств, которые помогают людям, — заметила Эйлин, укладывая мясо в кастрюлю.

— Лекарств, которые приносят прибыль.

Такое предложение — это же просто подарок судьбы! Ну как ему втолковать? Эйлин добавила в кастрюлю соль и перец, долила два стакана воды и включила конфорку.

— Твои исследования так и так связаны с лекарствами. В чем разница?

Эд остановился в дверном проеме, упираясь руками в притолоку:

— Исследовать лекарства — не то же самое, что их производить. Работая в одиночку, я как собака-защитник. А если буду работать на этих людей, стану комнатной собачкой. Или цепным псом.

Эйлин закрутила крышечки на бутылочках с растительным маслом и специями.

— А когда у нас будут дети? Нужно же их как-то обеспечить.

— Конечно. Тут, видимо, многое зависит от того, какой смысл вкладываешь в слово «обеспечить».

Многозначительно посмотрев на нее, Эд подошел к плите и заглянул в кастрюлю сквозь стеклянную крышку. Потом включил радио, поправил антенну, ловя волну. По кухне поплыли звуки флейт и скрипок — передавали классическую музыку.

— Я могла бы тебя заставить, — произнесла Эйлин. — Но не буду.

— Не смогла бы.

— Смогла бы. Женщины постоянно это делают. А я не стану.

Эд выпрямился:

— Ты не такая.

— На твое счастье, — ответила она, а про себя подумала, что Эд ошибается: она как раз такая и есть.

Должен же кто-то бороться за будущее семьи, если муж не желает этим заниматься?

— Я просто хочу, чтобы ты знал: я не буду тебя заставлять.

— Не забывай, что скоро меня возьмут на постоянную должность преподавателя, — сказал Эд.

Видно, все уже для себя решил.

Эд работал младшим преподавателем в местном колледже Бронкса — начал, еще когда учился в Нью-Йоркском университете. Когда-нибудь его сделают доцентом, а там и полным профессором.

— Скоро у тебя ничего не бывает, — сказала Эйлин с горечью, глядя на его отражение в оконном стекле, чтобы не смотреть прямо в лицо. — Ладно, лишь бы ты добился того, чего хочешь.

Через пять лет после свадьбы Эйлин исполнился тридцать один год и они с Эдом перестали пользоваться противозачаточными средствами. В больнице при колледже Альберта Эйнштейна Эйлин уважали как отличную старшую медсестру, и она не сомневалась, что сможет вернуться к работе после небольшого перерыва. А вот если бы Эд согласился на предложение «Мерка», ей бы вовсе не понадобилось работать.

Семь месяцев прошли без всяких результатов, и Эйлин забеспокоилась. Конечно, она еще не слишком стара, но все-таки пора уже задуматься. Они подошли к делу бессистемно — занимались любовью, когда придет настроение, и все предоставляли случаю. Теперь Эйлин поставила себе целью зачать и приступила к достижению этой цели со всей ответственностью. Она составляла графики месячного цикла и требовала от Эда их придерживаться. Оба прошли обследование. У Эда оказалось достаточное количество сперматозоидов, и подвижность их была в норме. У Эйлин яичники также были в полном порядке. Каждый раз, как наступали месячные, Эйлин плакала. Эд ее утешал.

Наконец еще через шесть месяцев она забеременела. На душе стало необыкновенно легко. То, что прежде раздражало, сейчас и не замечалось почти. Эйлин постоянно смеялась, перестала донимать Эда упреками и почти не гоняла подчиненных ей медсестер. Она сама удивлялась своему спокойствию. Не думала, что окажется одной из ненормальных мамочек, а вот поди ж ты — и устает постоянно, а все равно готовит еду, наводит порядок в доме, да еще и улыбается. Даже смеется — так весело быть живой. Ее больше не выводила из себя вечерняя программа новостей. Если другой водитель подрезал ее на шоссе, Эйлин только пожимала плечами и перестраивалась в соседний ряд, от души надеясь, что все благополучно доедут к месту своего назначения.

Мама, придя в гости, сидела и листала газету. Вдруг она, одобрительно хмыкнув, протянула газету Эйлин:

— Вот, почитай! Может, чему-нибудь научишься.

Статья была посвящена Розе Кеннеди. Среди прочего там рассказывалось, как дети в семье Кеннеди прятали вешалки от одежды, чтобы мама не могла их ими отшлепать. Эйлин давно уж не вспоминала, как мама била ее вешалкой, — и потому, что воспоминание было неприятное, и потому, что оно не требовало сознательного усилия — настолько прочно вплелось в ткань ее детства. А сейчас вдруг представила, как мама стегает ее этим проволочным подобием кнута, и буквально физически ощутила боль.

— Видишь? — с гордостью произнесла мама, принимая от Эйлин газету. — Не одна я так делала! Если Розе Кеннеди можно, почему мне нельзя? Тебе бы тоже надо, да ты не станешь. Ты у нас размазня.

Не будь Эйлин в положении, могла бы и сказануть что-нибудь в том духе, что хороший тон ни за какие деньги не купишь, все равно как была уборщицей из Квинса, так и останешься... А сейчас она промолвила только:

— Что делать, все люди разные.

И тут же решила про себя: никогда в жизни она не поднимет руку на своего ребенка.

Через несколько месяцев у Эйлин случился выкидыш. Горе раздавило ее — сокрушительное, не передаваемое никакими словами. А хуже всего, что в каких-то глухих закоулках ее души проснулся суеверный страх, дремавший, быть может, еще с того давнего выкидыша матери, так ужасно изменившего жизнь всей семьи. Подсознательно, сама себе не признаваясь, Эйлин всегда боялась, что не сумеет выносить ребенка.