Книга Схватка за Амур - Станислав Федотов

Антонина прикрепила свечу на полке, на свободном местечке, набрала в паевку, кузовок, плетенный из лыка, картошки из большого ящика («Вона, уже прорастат», – пожаловалась сама себе, обрывая с картофельных «глазков» белые клинышки, похожие на маленькие клыки), остальное для стряпни было в кухне.

Пока готовила жарево из кабанятины с картошкой (Петюня взял с ледника хороший кусок дичины), все думала о Григории: вспоминала, как совсем случайно (пошла на огород по малой нужде) наткнулась на недвижное тело, как они с Петюней волоком затащили его в избу, как Петюня сразу сообразил переправить раненого в схрон – они знали, что Вогул водится с варнаками, и Петюня решил, что его будут искать, – как раздевали большое безвольное тело и перевязывали рану, непонятно чем нанесенную: для ножа – мала, для шила – велика и, видимо, глубока. Григорий был в беспамятстве, стонал, ругался по-черному, в бреду грозился «зарыть» какую-то «суку, подстилку офицерскую», поминал генерала Муравьева, о котором Антонина знала лишь то, что из-за этого самого Муравьева отец бежал в Маймачин; а еще раненый призывал «брата Анри» не забывать «прекрасную Мадию» и что-то бормотал по-французски. Что именно, Антонина не разобрала, хотя отец нанимал ей учителя-француза, но матушка посчитала, что купеческой дочке не пристало иноземно язык ломать, а Тошке того и надо – подхватилась и дуй не стой на улицу к ребятне. Теперь мимолетно пожалела, что такая ветродуйка была, можно было и поменьше барничать[19], но мысль эта тут же ускользнула как никчемушняя – все равно в дворянках не хаживать, а купчихе и так сойдет, – на замену пришла другая, удивившая ее своей простотой: а чего это они с Петюней столько вошкаются с этим Вогулом? Кто он им – братка, дядька? Ладно, мужик не ветошный[20]– глянется, помилешились[21]вкрадче[22]малость – ну и что с того? Не он первый, не он последний. Хотя за такого взамуж и богом[23]бы пошла.

Антонина усмехнулась, передернула плечами, отчего высокая грудь под холодайкой качнулась туда-сюда: вспомнилось, как веснусь[24]на вечёрке затащила Григория в баню на задворке поместья[25]. Кожушок какой-то драный кинули на пол и – понеслось! От была сласть-сластёха! Ажно и сейчас – токмо вздумалось – ляжки свело и внутрях загорелось! Нет, конечно, не чужой Гришан человек.

Антонина встряхнула головой и вернула мысли к главной заботе – что делать? Ну, оздоровеет Григорий, а потом? Коли ищут – рано или поздно найдут; видать, сильно он кому-то хвост прищемил. И выход, получается, только один – бежать! А куда? В Россию – далеко. Батяня говаривал, что до России на хорошей тройке не одну неделю скакать… Батяня! Батюшка! Вот к нему-то и надо Вогула направить: ему помощники ой как нужны! Скоро Хилок приедет с весточкой из Маймачина – с ним Григорий и отправится. Лишь бы одыбался поскорее!Придя к решению, Антонина совсем повеселела, стала даже напевать себе под нос песенку из любимой хороводной игры:

Костромушка-кострома, сама барыня была,

Иссушила, искрошила своей девьей красотой…

Приготовив жарево и чай-сливан[26], спустилась в подполье, набрала в миски из бочек соленых огурцов и квашеной капусты, капусту сдобрила крупно порезанным репчатым луком и постным маслом, поставила штоф кедровой настойки и пошла звать брата.

Вошла в схрон и ойкнула, встретив жгучий взгляд из запавших глазниц – Григорий очнулся.

– Ну, здравствуй, Антоша, – приподнявшись на локте, хриплым, незнакомым голосом сказал он. Антонина мотнула головой: у нее вдруг пропал голос. – Мне Петр все рассказал. Спасибо вам, ребята! Я ваш вечный должник!

Григорий кивнул, видимо, изображая поклон, устало упал на подголовник и жалобно прохрипел:

– Я бы чего-нибудь пожрал, а?

– А у меня все готово, – подхватилась Антонина. – Но тебе наверх нельзя, я сюды принесу.

– Тащи! И выпить не забудь! Жить сызнова начинаю, Антоха! Жить!!

Глава 6

1

Капитан первого ранга Невельской, капитан-лейтенант Казакевич и просто капитан Корсаков вместе возвращались из Петербурга в Иркутск. Разговорам о прошедших событиях и встречах и о будущей службе было несть числа, и длинные перегоны между станциями пролетали незаметно. Рассказывали, правда, Невельской и Корсаков, и первый гораздо больше, а Петр Васильевич Казакевич прослыл у них лишь весьма благодарным слушателем, поскольку его никуда не вызывали, ни о чем не допрашивали. По возвращении в Петербург он был повышен в звании и до нового назначения приписан к Флотскому экипажу, что располагался на Большой Морской и Набережной Крюкова канала; поэтому в меру своих возможностей наслаждался прелестями столичной жизни. Вместе с Геннадием Ивановичем они навестили Федора Петровича Литке, который несказанно обрадовался визиту своих учеников.

– Ну, какие же вы молодцы, драгоценные мои, – гудел старый вице-адмирал, обнимая по очереди своих учеников и бывших подчиненных. – Спасибо, что не забываете. А, между прочим, могли меня уже и не застать.

– Да вы что, Федор Петрович! – испугался Невельской. – Вам еще жить да жить!

– Я и не собираюсь помирать, – засмеялся Литке. – Мне цыганка нагадала восемьдесят с лишком лет, и я хочу все их пройти под полными парусами, с пользой для Отечества. А говорю «могли не застать», потому что получил назначение в Ревель, военным губернатором и главным командиром порта.

– С чего это вдруг? – удивился Казакевич. – Разве мало вам работы в Географическом обществе?

– Не вдруг, драгоценный мой, не вдруг. Столица наша с моря плохо защищена. Один Кронштадт на ближних подступах, а этого мало. Надо и о дальних подумать. С финской стороны светлейший князь Меншиков этим занят, а меня вот в Эстляндию определили. Ну да ладно, вы ведь не за тем пришли. Сейчас нам чаек соорудят, и вы все расскажете. Кстати, Геннадий Иванович, драгоценный мой, отчего ж вы не представили нам в ИРГО[27]свой доклад?

Невельской смутился:

– Князь Меншиков наложил запрет. Ввиду секретности открытия.

– А-а, ну да, ну да, – покивал Литке. – Только, думаю, кому надо, все уже знают. Шила в мешке не утаишь. Ну и бог с ними, доложите после. А мне расскажите, я секреты хранить умею.