Книга Клеопатра - Фаина Гримберг

А он был окутан сумраком чахотки и давно свыкся с кашлем, так донимавшим, в особенности по зимам сырым, когда кутаешься в новый шерстяной плащ, за который отдал две мины, а дома не отходишь от жаровни...

— Дядя Костю! Давай поищем вместе. Это здесь, здесь... Ты знаешь, знаешь!..

Он знал, конечно. Он принёс ей этот папирус. Она уткнулась в эти строки, выписанные так аккуратно...

«...я клянусь тебе, великий царь и супруг мой!.. Пусть моё тело останется без погребения, если всё это не случайность... Также нет оснований для обвинения... потому что отец мой не... и никогда...»

Это было всё, что осталось от письма Татиды Птолемею Авлету. Но это было только началом записей, сделанных на папирусе...

«...это подложное... мне известно, кто... Если ты не выслушаешь меня... Ты забыл о том, что выносило нас, тебя и меня, чрево одной матери...»

Эти слова ясно свидетельствовали о том, кто мог написать их! Клеопатра Прекрасная!..

«...Потин, распорядись о тайном погребении на заброшенном кладбище в садах старого храма Анубиса... Ты единственный...»

Больше никаких записей не было.

— Дядя Костю, ведь это ты переписал? Я знаю, это ты!..

Она спрашивала с детской настойчивостью.

— Я, — отвечал он тихо и совершенно покойно. — Я переписал...

И он, библиотечный затворник, рассказал ей очень просто обо всём, что случилось, произошло уже давно...

Собственно, первым событием явилось рождение второго сына Татиды, встревожившее старших жён царя, Теу и Клеопатру Прекрасную, потому что обе они не дали Птолемею мужского потомства. Усиление влияния царицы, родившей одного за другим двоих принцев, тревожило родную сестру и супругу царя, тревожило царевну из дома Селевкидов. Что было дальше? Кто начал интригу? Клеопатра Прекрасная и Tea Сирийская? А Татида и её родичи принуждены были... Что принуждены были? Осуществить некий превентивный, упреждающий удар? Или они и затеяли интригу, желая навсегда избавиться от соперниц, и весьма влиятельных соперниц?.. В свою очередь, и Клеопатра и Tea никак не могли желать усиления этой «египетской партии» во дворце, среди самых близких царю людей. Впрочем, между Клеопатрой и Теей согласия не было. Tea, хотя и вошла в дом Птолемеев, но всё же держала себя в достаточной степени независимо. А Клеопатра, будучи родной сестрой Птолемея, полагала законным брачным союзом только свой брак с царём!.. Вероятно, она приложила некие усилия. Во всяком случае после рождения второго принца Птолемей, неожиданно для многих свидетелей и участников дворцовой жизни, снова сблизился со своей сестрой-супругой, дружески и телесно, и проводил много времени в её покоях, где они пили подогретое вино, играли в петейю, передвигая на доске из слоновой кости круглые металлические цилиндрики, но главное — подолгу беседовали!.. В день праздника, устраиваемого в честь богини Бастис, покровительницы женщин и женского мира, изображаемой в облике прелестной кошки, женщины Египта обычно устраивали угощения, приглашая друг друга. Татида послала приглашения Тее, матери Арсинои, чьё имя было Евклия, и самой Клеопатре Прекрасной, которая почиталась как бы старшей супругой царя, хотя официальной иерархии жён во дворце не существовало. Клеопатра выказала чрезвычайное раздражение и на приглашение никак не соизволила ответить. Tea и Евклия на угощение, устроенное Татидой, явились. В то время Tea относилась к Евклии доброжелательно, пожелав заручиться её дружбой. Евклия же, не имевшая статуса законной царской супруги, готова была прилепиться дружественно к любой из царских законных жён. Обе они не доверяли Клеопатре Прекрасной, полагали её гордячкой и интриганкой. Татиде они тоже не могли доверять, но хотели знать её получше, и потому откликнулась на её приглашение. Во время угощения не произошло ничего дурного. Напротив, женщины были милы друг с дружкой. Ничего дурного не произошло и после угощения. И лишь спустя семь дней дворец был взбудоражен двумя смертями. Tea и Евклия захворали в один день какою-то желудочной болезнью и умерли одна за другой спустя ещё несколько дней. Призванные к ним врачи утверждали, что болезнь произошла от рыбы дурного качества. Никто не мог быть виновен, потому что всем было известно, как возможно отравиться рыбными блюдами; ведь среди совершенно свежей рыбы всегда могла оказаться одна какая-нибудь рыбина, выделяющая отравные вещества, усиливающие своё действие, когда рыбу жарят или варят. Тем не менее торговец, поставивший на дворцовую кухню несколько партий рыбы, приговорён был к смертной казни, которую вследствие заступничества Клеопатры Прекрасной заменили высылкой из Александрии. Было также известно от слуг, что во время пирушки у Татиды рыба ни в каком виде не подавалась. Царь, проводя вечер у Татиды, передал ей небрежно, что её на следующий день ожидает в своих покоях Клеопатра. Татида была обижена тем, что она, мать принцев, по-прежнему не имеет во дворце такой важности, как сестра и супруга Птолемея Клеопатра. Однако Татида не могла не подчиниться и в назначенное время явилась в приёмную комнату покоев Клеопатры. Клеопатра выслала своих прислужниц, но всё равно кто-то подсматривал и потом пересказывал на все лады случившуюся сцену. Клеопатра якобы набросилась на Татиду, не ожидавшую ничего подобного, швырнула её на ковёр, наступила ногой, обутой в позолоченную сандалию, на живот соперницы и спрашивала тихо, но грозно:

— Ты их отравила?! Ты и меня хотела отравить?! Какое ты употребила зелье? Куда был положен яд? В печенье? В вино?! Говори?

Татида молчала, закрыв глаза. На лице её круглом застыло выражение страха. Она не шевелилась. Клеопатра убрала сандалию и приказала:

— Встань!

Татида не двинулась. Клеопатра ударила деревянной колотушкой в медный щит, прикреплённый к стене, вызывая служанок. Она объявила им, что матери принцев сделалось дурно. Тотчас призвали служанок Татиды и они суматошно унесли её в её покой. Наутро царю доставили письмо Татиды, то самое, отрывочно воспроизведённое на папирусе. Она писала, что Клеопатра хочет обвинить в отравлении Теи и Евклии её и её родичей, обвинить облыжно!.. Ночью у Татиды произошёл выкидыш, она произвела на свет трёхмесячного недоноска мужского пола. Ракотис шумел. Александрийские египтяне обвиняли Клеопатру Прекрасную в убийстве нерождённого ребёнка!..

— ...Эта гадюка хочет уничтожить египетскую ветвь династии!.. Эта гадюка... Эта гадюка...

И всё это было не так просто укротить. За всеми этими рыбаками, гребцами, торговцами Ракотиса маячила грозная тень неведомого Птолемеям Египта, того самого, называемого его насельниками «Черной землёй»!.. Бесполезно было спрашивать, откуда в лавчонках и на улицах Ракотиса известно то, что происходит в женских покоях дворца. Естественно, царская жизнь проходит на виду у многочисленных слуг... Можно было, впрочем, ввести в Ракотис для усмирения верные царю войска... Но Птолемей понимал, что возмущением египтян кто-то руководит, кто-то направляет этот самый пресловутый «народный гнев»! И Птолемей даже знал, кто он, этот «кто-то». И он вызвал этого «кого-то» и говорил с ним с глазу на глаз. «Кто-то» предоставил царю письмо, якобы написанное Клеопатрой и явно изобличающее её в подготовке заговора, в желании устранить не только соперниц, но и самого Птолемея! «Кто-то» предоставил, должно быть, ещё доказательства, помимо письма. Царь говорил со своей сестрой-супругой, но разговор этот завершился для Клеопатры тюремным заключением. Тюрьмой для неё стали отдалённые покои дворца. Оттуда она передала для брата-царя послание, то самое, которое её дочь прочитала в отрывках... Трудно было теперь опровергнуть или доказать виновность Клеопатры, но «кто-то» явно доказывал эту виновность царю! Брат-супруг приказал казнить свою сестру-жену. Казнь не была тайной, но тайным было погребение, которым должен был ведать Потин... Имя насторожило Маргариту. Но то, что произошло далее, могло заставить недоумевать не одну лишь Маргариту, которая по молодости своей готова была к удивлению, но и людей куда более разумных и опытных. Да, «кто-то» оказался Потином, как, впрочем, и следовало ожидать. Но то, что далее произошло... как были сорваны планы Потина, вернее, тех, кто стоял за ним... Ракотис многими ногами влетел в дворцовые сады, требуя многими голосами... Чего требуя?.. Выборные, те самые «люди из народа», изложили как-то очень ясно, внятно требования Ракотиса, то есть того самого «народа Египта», который незримо стоял и даже возможно было сказать, что высился за кварталами Ракотиса, подобно статуям древних фараонов! Народ потребовал, чтобы Птолемей Авлет по доброй воле оставил престол и передал власть над Александрией и страной своему старшему сыну, за малолетством коего регентское правление должно осуществляться его дедом, то есть отцом Татиды! Казалось бы, всё прояснилось. Цепочка случайностей и неслучайностей протянулась к своему закономерному исходу. Но тут вмешались в дело два обстоятельства. И первое было то, что большой Египет, «Чёрная земля», так и застыл за спиной малого Ракотиса, не двинувшись, не рванувшись в дела правления. А второе было то, что более влияния в Александрии имели не египтяне Ракотиса, но греки Брухиона, а также сирийцы, иудеи и прочие. Затеявшееся дело получило неожиданный исход. Птолемею Авлету пришлось официально отречься от престола, но родичам Татиды власть всё же не досталась. Все дружно призвали на трон юную Веронику. Видеть её на троне вдруг захотели и насельники Ракотиса. Маргарита предполагала теперь, что и здесь замешался Потин, такой по виду своему толстый, в балахонистых своих одеяниях, и с этим толстым лицом, которое вдруг принимает обиженное выражение... А Вероника? Ей легко быть доброй, ведь за неё все злые дела уже сделали Потин и... Татида... и все прочие... и... моя мать!.. Но нет, она была не такая! Она была смелая и пренебрегала сплетнями. Поэтому она заступилась за того рыбника, его жена и дети просили её заступиться...