Книга Казак на самоходке. "Заживо не сгорели" - Валерий Дронов

– Как не помнить, – отвечаю, – такое не забудешь.

Зеленков продолжает:

– Подсчитал, за сегодняшний день фриц положил вокруг нас 43 снаряда и мины. Беды наделали только те, что захватили батарейцев врасплох, не в укрытии. Земля, братки, наша союзница. Чем глубже уйдем, тем меньше потерь.

– Не скажи, командир помнит, как сидели в глубоких-преглубоких окопах. Едва при бомбежке не завалило. Бомбят, мы, как муравьи, карабкаемся вверх, не в землю, а из земли, – возражает ему наводчик.

Расставляю на места:

– Ты говоришь о траншеях слишком глубоких, а все полезно в меру.

Командование приказывает сменить ОП, занять позицию № 3, срок исполнения 45 минут, отсюда надо уносить ноги, умная команда.

– Это на прямую наводку! – ругается Зюзин. – Мы там были, видно, как на ладони, разве фрицу глаза подменили?

– Да ты не кипятись, хорошо повоевать там, где не пристреляно и не простреливается, – иронически вставляю свое слово.

Появляется конная упряжка, уносы полегче, попроворнее, коренники степенны, могучи, под шпорами Владилена лошади рванули на новую позицию. По приезду используется уже новая тягловая сила, вместо четырех лошадей пятеро бойцов, что есть мочи, толкают пушку в окоп. Леня занимается связью. Углубляем колею под колесами, закрепляем сошник, заносим снаряды в ровик. Выполз ужом на бугорок, пытаюсь разобраться и не вижу, от взрыва снарядов все в дыму, в фонтанах земли. Идут, пригибаясь, раненые, контуженные. Комбат передает:

– Огонь вести самостоятельно по обнаруженным целям.

Немец контратакует, его надо бить, а не различаю ни своих, ни противника. Присмотрелся – вдали, метрах в восьмистах от Круглой, ползут люди, форма будто бы не нашенского образца. Немцы? Может, наши передние цепи наступают, не лупанем по своим? Не спеши, взвесь все, не блох ловишь. Комбат, как на пакость, молчит, видимо, провода перебиты. Лежу, дрожь бьет, люди, орудие в смертельной опасности, я в бездействии, тяжела шапка Мономаха. Вдруг в сторону фрицев полетели одна за другой ракеты, за ними летят трассирующие пули. Вот где собака зарыта, наконец увидел, как серая мышиная лавина тучей прет из-за Круглой. Начинаем бить по скоплению врага, людская масса передвигается, меняет направление, то остановится, то снова движется.

– Огонь, огонь!

Приятно видеть снаряды в цели, слаженно, бесстрашно воюет расчет, ребята будто не замечают пляшущие огни и фонтаны взрывов, не слышат дзиньканье пуль о броневой щит. Вот она, психология боя. Контратака противника отбита, к стволу пушки не прикоснешься, дымятся стреляные гильзы. Надо замаскироваться, ибо враг, приведя в порядок наблюдение, установит местонахождение орудия, тогда каюк. Приказа на смену позиции нет, приходится вгрызаться в землю. Заметил, что Зеленков ранен, боевой пост не покинул, рядом хлопочет «доктор» Зюзин, с такими бойцами воевать можно.

Наконец телефонист передает приказ на смену позиции, эх и рванули с переднего края в лес, на закрытую ОП! Оказалось, вернули на старое место, зачем комбат возвратил сюда, ведь вторая позиция не была обнаружена немцами? Вижу, что наводчик Маленков ранен, отправляю в тыл, становлюсь на его место.

Поступила команда на уничтожение минометной батареи противника, всаживаем три выстрела. Это для фрицев двойной удар, во-первых, налет с позиции, хорошо засеченной и с уточненными данными стрельбы, во-вторых, щелчок по престижу немецкого офицера, который не удержался от соблазна доложить об уничтожении русской батареи, а она опять открыла огонь.

– По пехоте противника, прицел 42 (ого, близко), осколочным, пять снарядов, беглый огонь!

Десять снарядов послали по уточненной траектории, наверняка фрицев положили немало. Рядом с пушкой рвутся четыре мины, получается, что по единственному орудию да целой минометной батареей, крепко мы им хвост прищемили. Ранены сразу двое, укрутили бинтами, отправили в санчасть. Уходили с тремя ногами на двоих, у одного разорван бок, у другого раны шеи и виска. Остались четверо, стало безлюдно, скорее бы ночь, в темное время немец воевал редко.

Пока команды на стрельбу нет, решил притащить ящик со снарядами, Зюзин вызвался помочь, показываю ему на второй ящик. В этот миг слышен знакомый звук полета мин, три разрыва оглушили, вдавили в землю. Лежу, считаю: «Четвертый разрыв где? Заткнули мы одному миномету глотку». Зюзин телепается на одной ноге к землянке, рана рваная, но кость не задета. В такие моменты стойкие бойцы не подают вида, перевяжут рану, продолжают бой. Он застонал, закрутился, прихибенился, будто совсем больной. У меня было право не разрешить покинуть боевой пост, но противно смотреть на такого размазню. К тому же вероятно заражение крови, прочие осложнения, да уже и не помощник. После команды следовать в тыл, откуда прыть взялась, спустился в землянку, забрал шмотки, пошел, да еще как, из нашего пекла и безногий побежит. Чего осуждать, жизнь дорога, уйти в тыл это не полная, но все же гарантия остаться живым, по крайней мере, сегодня-завтра.

Велел передать командиру просьбу о подкреплении. Из-за бугорков показались повар и сопровождающий, ужин несут. Повечеряли, наелись досыта, еще бы, трое остались за шестерых. Ушли кормильцы, стало скучнее, сидим, ждем подкрепления, а его нет. Хотя бы охрану на ночь выставить, подойдут немцы, окружат, будет «хенде хох». Телефонист сопли распустил:

– Не хотят лишнее пушечное мясо иметь, хватит нас троих, – ошпарил своей панихидой.

Так обозлил, что едва не спустил его в землянку вниз головой, ступай, мол, в укрытие, там пушечное мясо реже бывает. Сдержался, понял его состояние, смятение, чего не полезет в голову в такой обстановке. Леня, как ни в чем не бывало, передает новую команду: бить по наступающей пехоте. Пришлось попотеть, трое остались, а КП кричит:

– Пять снарядов, огонь.

Немецкая батарея ка-ак даст минами по тому месту, где был удар утром, по пустым окопам.

– Давай, давай, – ору, сам не зная кому, – тоже минометчики-мимолетчики, – потешаюсь над немцами. Вдруг Зеленков пополз, пополз к землянке… Убит, осколки мин пересекли его тело поперек. Наступила мертвая тишина. ПК гудит, надо что-то делать.

– Доложи, – связисту говорю, – заряжающий убит.

Вместо выполнения моей команды Леня вышел из землянки, опустился на труп Зеленкова и зарыдал.

– Передай комбату, доложи! Прошу пополнения! – громко, чтобы привести в чувство, кричу ему.

Утеревшись, телефонист отвечает:

– Связи нет, наверное, накрыло КП.

Новая беда, здесь может быть немец, он пошел в атаку, что делать? Стрелять, куда? Выйти на открытую позицию, и то не на чем.

– Как проверить связь? – громко, требовательно спрашиваю связиста.

– Да идти по нитке.

Вдруг нашелся:

– Это мины виноваты, вон там перебили провод, я сейчас, – и побежал вдоль землянок по обгоревшей, покрытой пеплом позиции, то нагибаясь, то выпрямляясь. Слышу, как в трубке зашуршало, есть связь. Уступаю место у телефона, неприязнь сменяется жалостью и уважением, Ленька боится, но дело делает. Поступает команда: