Книга Записки рыболова - Андрей Анисимов

Подсекаю. Удочка в дугу. Рыба настоящая. Тянусь к подсачику. Вывожу. Окунь грамм на четыреста. Такой экземпляр в окуневом народе сильнее двухкилограммового леща. Побороться с ним одно удовольствие.

Как все изменилось за несколько минут! И солнце теперь не кажется унылым, и рыбацкий кураж заставляет замирать сердце. Снова забрасываю и снова поклевка. Следующий стандартный, грамм на сто пятьдесят, через пол часа в моем садке их больше дюжены. Оторваться не могу, забрасываю снова и снова. Нет времени перекурить. Солнце к полудню, а клев окуней не ослабевает. Делаю маленький перерыв, лопаю дыню и бутерброд с копченой колбасой. «Колхозница» заменяет и чай и кофе. Закончив легкую трапезу, закуриваю и одновременно забрасываю снасть. Снова поклевка, привычным движением подсекаю. Рыба сгибает удилище и тянет в камыши. Тут уже не четыреста грамм. Стараюсь остановить, не дать забиться в камышовый лес, но рыба сильнее. Она рвет леску, и я грустно вижу, как мой поплавок безжизненно всплывает на поверхность. Это, пожалуй, точка. И даже обычная рыбацкая досада не омрачает моего настроения. В садке штук тридцать окуней, и ни одного меньше ста граммов. Несколько в два и три раза больше. Так уходить с водоема, даже с оборванной снастью, не слишком грустно. В последней рыбалке должно что-то приключиться. Теперь полный порядок. Кто же мне порвал снасть? Конечно, окунь. Экземпляры до полутора килограммов среди окуней встречаются, а силища у такой рыбины неимоверная. Моя леска выдержала, если бы не камыши. Пусти я его в камыши, он бы там леску все равно порвал. У меня не было выбора, и укорять мне себя не за что. Возвращаюсь на базу. Что делать с окунями? Свежими их в Москву не довезешь. Решаю жарить. И тут начинается самая неприятная часть окуневой охоты. Чистятся окуни отвратно. Их жесткая чешуя не желает расставаться со шкурой хозяина. Единственный способ облегчить дело – это кипяток. В емкость с кипящей водой опускаешь рыбу, взяв ее за хвост. Опускаешь на одну секунду и после этого чистишь. Ошпаренная чешуя отходит легко.

Я нажарил целую корзину окуней и с удовольствием лопал их на дорожных привалах. Окунь почти без костей. С южным помидором и зеленью это настоящий пир. По дороге всех съесть не смог. В Москву мои жареные трофеи приехали свеженькими той первой свежестью, к которой призывал Михаил Булгаков в своем бессмертном романе.

Есть немало способов доставки рыбы. Это и крапива, в которую укладывают улов перед дорогой, и легкий подсол. Единственно, что нужно делать непременно, так это чистить и мыть рыбу. Если по дороге встречаются холодные и прозрачные ключевые ручьи, неплохо остановиться и промыть улов. Так больше шансов довести его в сохранности.

Я не помню случая, чтобы я загубил свою добычу. Настоящая проблема с пойманной рыбой у меня возникла всего один раз, но то отдельная песня.

Рыбец в одесском гарлеме

Дело было на Буге, но не там, где я описывал рыбалку, когда мы остановились у смотрителя маяка. Случай, о котором пойдет речь, произошел напротив Очакова на Русской косе.

Я уже не помню названия деревеньки, где мы с женой сняли комнатку. Днем я писал этюды, а утренними и вечерними зорьками рыбачил. На Русской Косе мы оказались без машины. Из Очакова нас привез маленький кораблик, два раза в сутки переплывающий Буг. Буг в этих местах широченный, поскольку граница его вод и вод Черного моря размыта. Рыбачить без лодки с берега на огромной реке тоскливо, и чаще всего я получал жалкие трофеи в виде мелкого подлещика, густерки, плотвы и бычков. После русской косы наш путь лежал в Одессу, в которой я раньше не бывал и куда очень рвался. Последние два дня дул штормовой ветер, и я на берег не выходил. Но на третий мне надоело сидеть и ждать погоды. Назавтра нам предстояло ехать в Одессу, и просидеть так последний день – перспектива не из радужных. Я взял спиннинг и, жмурясь от ветра и, сплевывая песок, пошел удить. На берег катили настоящие морские волны, шипела пена и летели брызги. Ловить без лодки я мог только донкой. Спиннинг, оснащенный тяжелим грузом и несколькими крючками, и служил этой донкой.

Я нанизал червяков на все крючки и что было силы метнул груз. Метров на двадцать мне удалось закинуть свою приманку. Спиннинг я держал в руках, чтобы почувствовать поклевку. Но волны дергали леску, и понять, что происходит на конце удилища, было затруднительно. В какой-то момент мне показалось, что я почувствовал не механическое движение от волн, а живое подергивание. Я лениво, так на всякий случай, подсек, рыбы не ощутил, но снасть вынул. Крючки сказались голые. Это придало интерес моей безнадежной затее. Насадив крепче свою насадку, я метнул снова и теперь очень внимательно кончиком удилища «слушал». Подергивание не заставило ждать. Я подсек и понял, на крючке рыба. По тяжести это не могли быть бычки.

Я начал скручивать катушку. Берег был пологий, и из пены волн показались две серебристых рыбины граммов на восемьсот каждая. Я их внимательно разглядел. Эту рыбу я раньше никогда не ловил – рыбец. Я видел ее множество раз на базаре, но сам поймал впервые. Ни ведра, ни сумки я особой, не брал, не слишком веря в удачу, и теперь пришлось копать в песке яму и класть добычу туда. За два часа я израсходовал всю наживку и натаскал штук тридцать пять. Иногда все крючки выходили из воды с уловом. Вытянуть три рыбца из волн – это уже работа. Экземпляры как на подбор, одного размера и веса. Отправившись в домик нашей хозяйки, я добыл холщовую сумку. Вернулся, а яму с рыбой найти не могу. Ветер занес ее песком, сровнял с берегом и так замаскировал, что и следа не осталось. Я почти отчаялся. Но превратить свой улов в песчаный могильник не хотел. Не знаю, может быть, если бы я не отыскал рыбцов, это сильно бы облегчило нашу дальнейшую бродячую жизнь. Но я их отыскал. Хозяйка наотрез отказалась от подарка. Свежую рыбу она не ела. По совету старушки, я засолил улов в большом тазике. Наутро мы переложили рыбца в пакеты и потащили солеными и мокрыми к пристани. Пакеты с рыбой весили не менее двадцати килограммов. Добавляя этот вес к нашей поклаже, неожиданный трофей создавал серьезный дискомфорт. Я вообще ничего не люблю таскать в руках, а тут вещи и рыба. Жена героически пыталась взять на себя часть груза, но я из джентльменских привычек не дозволил. Кроме веса, соленая рыба еще и изрядно воняла. Эта была вонь не испорченного продукта, просто рыбий запах. В Одессе мы намеревались остановиться у незнакомого мне пожилого живописца (однокашника моего тестя) и его супруги. Я знал, что жена художника негритянского происхождения. Ее ребенком привезли в Союз родители, поверив в сталинскую симпатию к чернокожим. Теперь это была уже пожилая дама. Квартира четы в старом мемориальном доме располагалась на третьем этаже, что в нашем современном градостроительстве соответствует шестому. На счастье, негритянка не относилась к любительницам стерильной чистоты. По белому кафелю кухни из прекрасного мрамора уверенной поступью прогуливались тараканы. Я никогда не бывал в Гарлеме, но думаю, что после одесской квартиры моих хозяев, меня там удивить было бы нечем. Поэтому наш рыбный багаж даму не напугал. В апартаментах имелся балкон, где сушились внушительных размеров предметы интимного туалета негритянки. Для вяленья наших рыбцов веревки на балконе были любезно освобождены. Но вывесить рыбу – это только полдела. Еще предстояло уберечь ее от назойливых одесских мух, которые не сомневались, что рыбцы предназначены для продолжения их навозного рода. Все время пребывание в легендарном городе я изобретал, как оградить мой улов. Теперь, когда рыба проделала с нами такое путешествие, отдать ее мухам – просто позор. Марля, уксус – все пошло в дело. Улов сохранить мне все же удалось, но ценой прогулок по дневной Одессе. Через три дня рыба настолько завялилась, что ее уже можно было убрать в холодильник и везти в Москву. Чета терпеливо снесла мои рыбацкие хлопоты, но за это я был наказан приглашением в мастерскую хозяина-живописца, где тот целый день показывал мне свои тоскливые холсты и требовал восхищенного участия. Я, борясь со сном, таращил глаза и говорил банальности. Позволить себе высказать мои настоящие мысли в данном положении я не смел.