Книга Мария, княгиня Ростовская - Павел Комарницкий

Тяжёлая конница врубилась в потерявшую строй, смешавшуюся массу степняков, как топор-колун в сучковатое полено — с треском, сразу войдя до половины. Орали всадники, дико ржали кони. Хан Кончак надрывался, ещё пытаясь отдавать какие-то команды, собрать своих, но в душе опытный воин уже понимал — всё кончено. Это не неудача, не поражение даже — это разгром.

Хан отбил кривой арабской саблей чей-то меч, полоснул вражеского коня меж ушей, с замахом рубанул ещё кого-то… Тяжёлый шестопёр ударил в плечо, вышиб из седла. Больно… Надо же, как больно…

Чьи-то руки грубо схватили его, подняли. Хан начал было валиться — руки сильно встряхнули его, удержали.

— Ну здравствуй, хан Конча, — услышал он. Хан поднял голову. Перед ним на коне возвышался не кто иной, как урусский князь Михаил, давний знакомый. — Давненько не был ты у нас. Куда спешил на сей раз?

— Я не желал тебе зла, князь Михаил, — заговорил Кончак по-кипчакски. — Мы шли мимо.

— Ну да, ну да… К князю Даниилу Романовичу навстречу спешил, никак?

— Князь Даниил сам позвал нас, — уже по-русски заговорил Кончак, держась за раздробленное шестопёром плечо, тяжело дыша, и по лицу его катились крупные капли пота. — Сам! И он не простит, что вы так обошлись с его гостями!

— Вы слышали? — обернулся князь Михаил к трём сопровождавшим его всадникам, судя по одежде и богатым доспехам, боярам. — Вот так, господа бояре киевские. Подтвердите, что слышали. Вот таким-то способом и ладится Даниил стать великим князем Киевским — на коне половецком въехать на киевский стол…

— Князь Даниил не простит… — теперь только гордость не позволяла хану Кончаку упасть к копытам урусского коня. — Не простит…

— Князю Даниилу самому ещё прощение заслужить надобно. — возразил Михаил — Хотел было я взять тебя с собою, дабы засвидетельствовал ты перед народом киевским о тёмных замыслах Даниила Романовича, да раздумал. Уж больно ты ловок, хан. Сбежишь, и всё опять начнётся по-новой.

Хан поднял голову, впившись в глаза Михаила тёмным, ненавидящим взглядом. Михаил Всеволодович смотрел невозмутимо, бесстрастно.

— Извини, хан. Хороший враг — мёртвый враг.

Михаил чуть кивнул, и удерживавший хана Кончака витязь ухватил его за длинный чуб, а стоявший сзади взмахнул мечом. Обезглавленное тело мешком рухнуло наземь, а витязь уже упрятывал голову в кожаную суму. По полю ходили ратники, добивая чужих раненых и собирая своих.

— Хорошо сработано, Радослав! — обратился князь к подъехавшему всаднику в воронёных пластинчатых латах. Идея была его — боярин Радослав придумал устроить эту засаду, уложив наземь пеших воинов и накрыв сверху рядном, а поверх ещё насыпать палых листьев.

— Стараемся, княже, — весело ответил боярин, и они рассмеялись.

— Ну вот, теперь можно и на встречу с Даниилом Романовичем идти. Совсем теперь другой у нас разговор пойдёт…

— Ну, Мариша… Ну и батюшка твой…

Князь Василько держал двумя руками мелко исписанный листок тончайшей бумаги — материала весьма редкого на Руси в те времена. Бумага была сильно смята — отправитель скатал послание в шарик, чтобы гонец в случае опасности мог его проглотить.

— Что там, Василько? — Мария подошла, заглянула через плечо мужа. — Чего пишут такое?

— Ну и хват батюшка твой, ох и хват! — Василько глядел на Марию весёлыми глазами. — Представляешь, что удумал… Выбил из Киева князя Даниила Романовича, да так, что тот кругом виноват остался… В сговоре с половецким разбойным ханом Кончаком уличил, и послухов [свидетелей] тому представил — да не кого-нибудь, именитых бояр киевских! Ну, и не встали за князя Даниила киевляне, и остался он с одной дружиной своей… Да сам-то не стал садиться на киевский стол батюшка твой, а отдал его Изяславу Владимировичу. По справедливости всё, как будто и не нужен ему Киев нисколько! Чистый радетель за справедливость. А Изяслав-то Владимирович, всем известно, токмо что сапоги с Михаила Всеволодовича не стаскивает — в долгах, как в шелках.

— Да, батюшка, он может так-то, — засмеялась Мария.

— Да это ещё не всё, Мариша, — засмеялся князь Василько. — Дальше-то круче… Даниила Романовича он истрепал под Киевом, как вон наша Ирина Львовна мышь — насмерть не придушил, а прыть унял, еле ползает… И предложил ему на княжение Перемышль, а сам в его Галиче князем сядет…

— А в Чернигове кого оставит? Неуж Ростишу?

— Именно так. Великий князь Черниговский Ростислав Михайлович, прошу любить и жаловать!

Они расхохотались.

— Ростиша-то уж раз побывал князем в Новгороде…

— Ну, когда это было! Время идёт, Мариша, уж не тот сопляк он беспортошный, братец твой. И я ведь в его-то годы не лучше был, а стоит Ростов, и ничего… Да и в Чернигове боярин Фёдор есть, он один целой думы стоит!

Князь Василько снова скатал бумажку в шарик, задумался.

— Шаг за шагом идёт батюшка твой к мечте своей, Мариша — объединить всю Русь в государство единое. Гляди, как выходит — Киев по сути его, Чернигов тож, Новгород-Северский под его рукой ходит… Теперь и Галицкая земля. Да и князю Даниилу теперь деваться некуда, кроме как за батюшку твоего держаться — Перемышль-то на самой границе польских земель стоит. Всю южную Русь собрал.

Василько вдруг хмыкнул.

— А ежели ещё и Ростов Великий учесть…

Мария встретилась с мужем взглядом — в глазах князя Василько плясали смешинки.

— Но тут прогадал князь Михаил Всеволодович, ох, прогадал. За тебя, Мариша, и Византийской империи маловато будет.

Они расхохотались, и вдруг князь Василько резко погрустнел.

— Да, Мариша. Что-то было бы сейчас, не случись того несчастья с Фёдором Ярославичем… Мариша? Что с тобой, Мариша?!

Князь Василько подхватил жену, внезапно побледневшую, усадил на лавку.

— Где больно, Мариша? Где болит?

Мария облизала разом пересохшие губы, улыбнулась.

— Нигде не болит. Хорошо мне. Правда, правда.

— Уф! — князь тяжело сел на лавку рядом. — Напугала ты меня. Правда всё хорошо, Мариша? Токмо не лги!

— Зачем мне лгать, муж мой? — улыбнулась Мария. — Всё хорошо, даже более того. Прямо тебе сказать, или уже сам догадался?

— Нет… Погоди… — Василько смотрел на жену, и в глазах его последовательно проплывали: недоумение, изумление и наконец, дикая радость — А? — он тронул живот Марии.

— Ага — засмеялась Мария — Ой, пусти! Ну задавишь ведь, Василько!..

— …Что пишут-то, княже? Почитал бы мне вслух…

Княгиня Феофания дышала тяжело, трудно. Боль, вчера ещё возникшая в животе справа, сегодня разлилась по всему нутру, палила огнём. Михаил отстранил девку-сиделку, сам поднёс к губам жены чашу с травяным отваром.

— Почитай, Михась — вновь попросила Феофания, морщась от боли. Князь вздрогнул — жена называла его так очень редко.