Книга Роман с небоскребом - Елена Гайворонская

Учились в классе сироты при живых родителях, рано повзрослевшие, циничные, отчаянные. В свои четырнадцать – пятнадцать они повидали и пережили то, что выдержит не каждый взрослый. Прежде судьбой таких подростков занимались органы опеки, но в лихие девяностые, когда общественные структуры трещали по швам, они оказались не нужными никому: ни родителям, ни государству. В обществе, живущем по принципу «спасение утопающих дело рук самих утопающих», за кормой остаются самые беззащитные: старики и дети.

Девочка, в ярко-синих глазах которой застыли печаль и страх, безропотно сносящая грязные приставания и побои пьющего сожителя алкоголички-матери, мечтающая уехать в деревню и работать на ферме, потому что животные добрее и лучше людей…

Мальчик, чей отец задолжал крупную сумму и покончил с собой, а мать, чтобы погасить долг, продала квартиру, перевезла детей и старенькую бабушку в коммуналку и отправилась за границу – заработать денег на новое жилье, да и сгинула без вести… У бабушки на нервной почве отказали ноги. Теперь она не может работать гардеробщицей в поликлинике, а на копеечную пенсию втроем не прожить…

Мальчик, старшего брата которого убили уличные отморозки за китайскую кожаную куртку и сто рублей – эту зарплату он торопился отнести домой. От горя у матери помешался рассудок, ее поместили в психиатрическую лечебницу, отец запил…

Многие из них стали единственными кормильцами в своих неблагополучных семьях. После школы взрослые дети торопились не по домам, чтобы пообедать и сесть за уроки, а на набережную Яузы, там они зарабатывали на жизнь мойкой автомобилей.

От детей разило дешевым табаком, лекции о вреде курения были бесполезны. Рак легких и туберкулез их не пугали – страшилки из далекого неведомого будущего ничто перед ужасом настоящего.

Они не читали ни одного из заданных на лето произведений. И я почему-то испытывала неловкость, когда журила их за несделанное домашнее задание и невыученное стихотворение… Что я могла рассказать этим детям, знающим жизнь лучше меня? Они еще не успели озлобиться на мир, повернувшийся к ним толстым задом, еще верили в то, что завтра будет светлым и им обязательно повезет: родители бросят пить, найдут хорошую работу, купят модный плеер и новый футбольный мяч, а летом повезут если не на море, то уж точно на дачу к бабушке… И я чувствовала непонятную вину за то, что ничем не могла им помочь.

– У нас русского два года не было, – поведал один из мальчиков. – В прошлом году биолог вел. Завуч сказала, что нам без толку преподавать, мы же дебилы и будущие уголовники, русский нам все равно не пригодится.

Я едва сдержалась, чтобы не сказать о завуче все, что подумала. Возможно, им действительно никогда не понадобится синтаксический разбор предложений и основы грамматики. Вероятно, они не станут учеными или литераторами, быть может, они повторят печальную судьбу сломавшихся родителей. Но ничто не дает права называть детей дебилами только потому, что им ужасно не повезло.

– Вы не дебилы, – сказала я. – Дебилы ложку в ухо несут. Они обучаются в специнтернатах. Вы – нормальные дети, просто у вас огромные пробелы, и вы сами это знаете. Но, если вы однажды захотите, легко сумеете их устранить. Надеюсь, что это желание у вас возникнет.

– Я раньше хорошистом был, – задумчиво произнес мальчик, у которого убили брата.

Я заставила их взять в библиотеке учебники за пятый-шестой-седьмой классы и разжевывала правила, которые они давно должны были знать, подразумевалось, что они их знают, но реальность порой далека от наших представлений о ней. Завуч нахмурила криво выщипанные брови и заявила, что я должна давать уроки по общей программе, иначе не успею пройти материал. Я возразила, что вынуждена разгребать халтуру моих предшественников, и уж, коль скоро никто из заслуженных словесников этой школы не пожелал этим заняться, не стоит мне мешать. Завуч проворчала что-то нелестное о моем характере и удалилась крайне недовольная. Зато педагогиня из параллельного класса сообщила, что мне удалось то, чего безуспешно пытались добиться многие: тишины и порядка в классе.

– Раньше они постоянно прогуливали уроки, а уж если приходили, ор стоял на весь этаж… Никто с ними не мог справиться. Только директора боялись, он мужик здоровый, если что, мог и по шее стукнуть…

Я промолчала, пару раз пригрозила особо буйным кулаком, что почему-то вызвало среди тинейджеров буйный восторг.

На литературе вместо кропотливого анализа текста просто открывала принесенную из дома книгу и читала вслух поэзию и прозу, Пушкина и Гоголя, Гумилева и Ахматову, Островского и Шекспира… И, к моему изумлению, они слушали, присмирев, широко распахнув глаза, в те минуты гримаски раннего цинизма и пренебрежения стирались с детских лиц, уступая место задумчивости и размышлению. И мне хотелось верить, что новое знание хоть кого-то сумеет уберечь от непоправимых ошибок.

Однажды после урока, на котором читали «Асю», один из ребят неловко подошел ко мне и, стесняясь, словно творил непристойное, попросил:

– Александра Павловна, можете дать книжку почитать?

И в тот миг я поняла, что живу не напрасно.

– Возьми, – сказала я, протягивая потертый том Тургенева из домашней библиотеки, собранной Георгием. – Если понравится, можешь не возвращать.

Воровато оглянувшись, не видит ли кто из друзей, он спрятал книгу в рваный ранец, выпалил «спасибо» и умчался, на ходу выхватывая из кармана сигареты.

Книгу он так и не вернул. Но я о ней ничуть не сожалела. Ведь книги создаются не для того, чтобы пылиться в шкафу.

Автостоянка

А Сережка нашел очередную подработку – охранником на автостоянке. Стоянка входила в комплекс: на территории, отхваченной у остановленной фабрики за бетонным забором с тремя рядами колючей проволоки, поверх располагались сервис, собственно парковка и небольшой авторынок, торговавший подержанными иномарками, пригнанными из Германии. Владел автохозяйством некий Самойлов, бывший спортсмен, по слухам, экс-лидер одной из московских ОПГ, после очередной отсидки решивший заняться легальным бизнесом. Невысокого роста, с живыми карими глазами и удивительно мягким приязненным лицом, обрамленным аккуратной каштановой бородкой, хозяин мало походил на мафиози в отставке. Скорее на торгового работника на руководящей должности. В противовес спортивно-кожаной моде девяностых хозяин носил надраенные штиблеты из мягкой кожи, дорогие костюмы из тонкой шерсти и непременный галстук, подобранный довольно точно. Разговаривал тихим спокойным голосом с вкрадчивыми нотками, почему-то эта манера общения производила на слушателей неизгладимое впечатление. Персонал за глаза называл его уважительно, с небольшой долей опасения – Хозяином.

Рынок стерегли грозные квадратные молодцы в черной униформе. В обязанности Сережки и его напарника входила охрана исключительно парковки, отделенной от торговой площадки невысокой железной оградой. На ночь ворота стоянки запирались на замок. В случае непредвиденной ситуации – «наезд», налет, погром: всякое бывает! – хозяин наказал звонить по номеру, записанному на листке и хранящемуся в сторожевой будке.