Книга Флэшмен на острие удара - Джордж Макдональд Фрейзер

— Поздно, — заявляет он, прочитав депешу. — Не шибко хорошо выглядите, Флэшмен. Подождите минутку. У меня есть записка для лорда Раглана.

Он повернулся к одному из своих офицеров, но в этот момент вопли на равнине зазвучали с удвоенной силой, прямо за позициями горцев шлепнулось на землю другое ядро, и Кэмпбелл остановился поглядеть, что же происходит у Кадык-койских высот.

— Ага, вот оно, — говорит, — начинается.

Я посмотрел туда же и сердце у меня екнуло. Наша кавалерия сместилась теперь влево, к севастопольскому концу равнины, но справа, у захваченных редутов, весь склон высот пришел в движение, как живой. Прямо на наших глазах поток этот обернулся неисчислимой массой конницы — русской конницы, — неспешно спускающейся в нашем направлении. Мне потом говорили, что там было только четыре эскадрона, но выглядели они, как добрые четыре бригады: синие и серые мундиры, сабли наголо, готовые вот-вот ринуться вниз по склону с высот к нашим позициям.

Было ясно как день куда и зачем они направляются, и будь у меня крылья, я в ту минуту уже летел бы к морю, как чертова чайка. Прямо позади нас лежала открытая дорога на Балаклаву. Наша кавалерия вышла из игры, отойдя слишком далеко влево. Между русской ордой и базой в Балаклаве — центром снабжения всей английской армии — не было никого, кроме нескольких сотен горцев Кэмпбелла, шайки турок на фланге и Флэши, распираемого газами и нестерпимым ужасом.

Кэмпбелл на мгновение замер, на его высеченном из гранита лице не дрогнул ни единый мускул; потом разгладил свои обвислые усы и выкрикнул команду. Ряды разомкнулись, перестроились и сомкнулись снова, и теперь поперек хребта стояли две шеренги гайлендеров, занимая около фарлонга[34]от края до края и спустившись на ярд вниз по обращенной к морю стороне склона. Кэмпбелл прошелся взглядом от места, где мы стояли, до оконечности строя, побуждая офицеров подравнять линию. Пока те выполняли приказ, с дальнего фланга до нас донеслись дикие вопли — это были турки. Утратив дисциплину при виде неудержимого натиска русских, они покинули позиции и, бросая оружие, со всех ног ринулись по дороге, ведущей к морю.

— Дерьмо, — говорит Кэмпбелл.

Я глядел вслед туркам, и вдруг заметил всадника, обогнувшего их стыла, направившегося сначала к нам, а потом свернувшего к югу. Благодаря светлым волосам и амазонке я опознал в верховом Фанни Дюберли. Она промчалась мимо нас как заправский маленький жокей — о, эта девчонка умела сидеть на лошади!

— К черту светских дам, — проворчал Кэмпбелл. И тут, даже вопреки спазмам в желудке и нарастающему ужасу, я поймал себя на мысли, что равнина Балаклавы как никогда похожа сегодня на Роу: вот скачет Фанни Дюберли, вот гарцует Кардиган, отпуская свои «ну-ну».

Я поглядел на русских — те с грохотом мчались вниз по склону, всего в полумиле от нас. Кэмпбелл отдал новую команду, и длинная двухшереножная линия сделала, под аккомпанемент шелеста килтов и лязг оружия, несколько шагов вперед и замерла на гребне. Передняя шеренга опустилась на колено, задняя осталась стоять. Кэмпбелл не сводил глаз с русской конницы, прикидывая дистанцию.

— Девяносто третий! — гаркнул он. — Отступать отсюда некуда! Стоим здесь!

Мне такая команда не требовалась — я не мог пошевелиться, даже если бы захотел. Я только переводил взор со стены кавалеристов, перешедших теперь на галоп, на две жалкие алые шеренги: через минут их сметут, превратив в кровавое месиво копытами и ударами сабель; я понимал — это конец, и ничего нельзя поделать, только трястись и ждать. Мой взгляд остановился на ближайшем из гайлендеров первой шеренги. Это был здоровый смуглый детина; за густыми черными усами сверкают оскаленные зубы. Помню прядь его волос, упавшую на тыльную сторону сжимавшей ружье ладони. За спиной его стоял почти еще мальчишка; он с раскрытым ртом таращился на приближающиеся эскадроны. Губы его дрожали.

— Не стрелять без моей команды! — кричит Кэмпбелл и тут совершенно спокойно выходит из строя вперед, выхватывает палаш и кладет сверкающие лезвие поперек груди. «Господи, — думаю, — это же все без толку!» Земля у нас под ногами дрожала, и счетверенный строй всадников был уже не далее как в двух сотнях ярдов, заходя в атаку. Блеск сабель, крики и гиканье, море оскаленных лошадиных морд и бородатые лица над ними.

— Товсь! — ревет Кэмпбелл и проходит мимо меня, вставая за передней шеренгой, как раз рядом с парнем с трясущейся губой. — Да, в Галлоугейте такого не увидишь, — говорит он. — Девяносто третий, не робей! Ждать моей команды!

Эта грохочущая туча из коней и людей была уже в сотне ярдов, копыта молотили по траве, как орудийные залпы. Ей противостояла двойная линия ружей с примкнутыми штыками; курки взведены, пальцы застыли на спусковых крючках. Кэмпбелл, мрачно улыбаясь из-под усов — вот сумасшедший — смотрит влево, вдоль замерших шеренг. «Командуй же, командуй, придурок, — хотелось закричать мне, — они же в пятидесяти шагах и через пару секунд налетят на нас, будет поздно…»

— Огонь!

И словно раскат грома, звучит залп передней шеренги, окутавшейся дымом, а ближние ряды всадников будто натыкаются на мощную волну. Наступает мгновенное замешательство, лошади ржут и пятятся, слышатся вопли всадников, и трава перед нами оказывается усеянной телами; скачущие следом конники врезаются в кучи павших лошадей и людей, стараясь перепрыгнуть или обогнуть их, давят и топчут своих, превращая в кровавое месиво.

— Огонь! — ревет Кэмпбелл, перекрывая шум, и дула стоящей шеренги выплевывают пули в толпу. Та вздрогнула от удара, и задние ряды русских затормозили и пришли в замешательство: крики, падения, лошади мечутся, сверкают сабли. Когда дым рассеялся, нашим взорам предстала окровавленная куча из людей и животных, копошащаяся прямо в нескольких ярдах перед склонившимися на колено гайлендерами. Кое-кто из наших историков утверждает, что Кэмпбелл отдал приказ раньше, чем противник подошел на близкую дистанцию, но перед вами тот, кто может засвидетельствовать, как один русский в шлеме с гребнем и в голубом мундире подкатился буквально под ноги к нам. Смуглому горцу рядом со мной даже не понадобилось на шаг выйти из строя, чтобы вонзить штык в тело поверженного врага.

По Девяносто третьему прокатился крик. Первая шеренга качнулась вперед, но Кэмпбелл не дремал, тут же одернув их.

— К черту ваше рвение! Стоять! Перезаряжай!

Солдаты подались назад, ворча как псы, Кэмпбелл повернулся, невозмутимо оценивая понесенный противником урон. В куче трепыхались лошади, люди, ничего не разбирая, пытались выбраться на свободу, стоны и вопли были ужасными, а смрад, разливавшийся оттуда, был таким густым, что его, казалось, можно потрогать. Большая часть русских эскадронов отошла, перестраиваясь, и на миг мне подумалось, что они атакуют снова, но потом московиты повернули назад, к высотам, смыкая ряды на марше.

— Отлично, — произнес Кэмпбелл, возвращая клинок в ножны.

— В Галлоугейте никогда не увидишь столько удаляющихся спин, сэр Колин, — донесся чей-то голос, и все загоготали. Солдаты выкрикивали ехидные словечки и потрясали оружием, а Кэмпбелл ухмыльнулся и снова разгладил усы. Потом заметил меня, ни на ярд не сдвинувшегося с места с самого начала атаки, — настолько я оцепенел — и подошел ближе.